Старый год

Булычев Кир

Веня не ответил.

– Я устал, – продолжал Кюхельбекер. – Я полагаю, что этот газ не убивает окончательно. Нас очень трудно убить. Но голова у меня просто раскалывается.

Мне хотелось поговорить с Кюхельбекером, но я надеялся, что у меня еще будет возможность. Сейчас он не был склонен к беседам.

– Я пойду пройдусь, – решил я.

– Когда гуляете, поглядывайте по сторонам и оборачивайтесь, – посоветовал атаман. – Мало ли кому захочется тебя обезглавить.

Кюхельбекер устроился на стуле. Веня прошел за письменный стол и уселся в кресло.

Я

вышел из Дворца.

Мне надо было подумать.

Миссия могла показаться на первый взгляд успешной – Егор с Люсей гуляют где-то неподалеку. С другой стороны, она провалилась, потому что не была подготовлена. Кто меня тянул прыгать?

Не сердись на себя, Гарик, не сердись. Спокойно. Теперь нам надо отсюда сматываться, прежде чем мы превратимся в таких же зомби.

Во-первых, это страшно.

Во-вторых, от моего пребывания здесь польза ограниченная. Единственный мой инструмент – собственные глаза и уши. Как рассказчик, я очень мил, но совершенно бездоказателен. Сюда должен или должны прийти настоящие исследователи. Снимать, фиксировать, изучать...

Так что моя первая обязанность перед собой и наукой – как можно скорее отыскать Сонечку Рабинову, так вроде зовут эту милую девушку? И открыть с ее помощью дверь домой.

Я стоял перед входом во Дворец, и мне были видны две фигурки, сидящие рядышком на садовой скамейке на бывшей аллее, от которой осталось высохшее дерево.

Здесь нет ветра, и в неподвижности воздуха существует особая прозрачность – не для глаза, а для слуха. Я не знал об этом, потому что впервые оказался один в тишине. Но когда я, посмотрев на Егора с Люсей и убедившись, что вижу именно их, не спеша пошел к ним, чтобы посоветоваться, что же делать дальше, то, не доходя метров ста, вдруг услышал, о чем они говорят, и остановился.

Теоретически мне известно, что подслушивать плохо, но мне было неловко кричать за сто метров, чтобы молодежь замолчала и подождала, пока я подойду.

А может быть, мне было любопытно послушать, о чем они говорят, – все мы готовы осуждать нетактичность такого рода, но практически каждому из нас приходилось подслушивать чужие разговоры. А я не таился – им достаточно было оглянуться, чтобы меня увидеть. Я просто остановился.

– Тебе надо уходить, – говорила императрица, – спасибо тебе, конечно, что приехал, но надо тебе с Гариком уходить.

– Я уйду только с тобой.

– Не говори глупостей. Я, Егорушка, первую неделю тебя ждала, считала мгновения. Как будто стояла на платформе и до отхода поезда оставалось все меньше. А потом поезд ушел.

– Поезд ушел, а я приехал.

– Это не повод для шуток, – строго ответила Люся. – Это моя трагедия. Неужели не понимаешь?

– Почему?

– А потому, что ты уедешь, а я останусь.

– Но я же приехал за тобой.

– Ты глупый, да?

– Ты хочешь сказать, что ты уже... изменилась?

– Я хочу это сказать. И я знаю, что это так.

– Но почему?

– Я больше не хочу есть – мне не надо есть и спать. Понимаешь, что все процессы во мне остановились, мои внутренние часы остановились. Я даже чувствовала,

как это происходит, – ты не представляешь – как будто в тебе это тикает... но медленнее и тише, у меня уже пульс другой, медленнее. Хочешь пощупать? Ну ладно, не надо, потом.

Она было засмеялась. А может, всхлипнула.

Я не стараюсь показаться трогательным и сам не выношу сентиментальности. Но я присутствовал при самой настоящей трагедии, которую мне, к сожалению, до вас не донести. Или вы сами поймете ситуацию, станете на место влюбленных, или я промолчу...

– Может, попробовать вернуться к нам? – спросил Егор. И видно было, что он сам в такую возможность не верит. Он был подобен бегуну – мчался, мчался, выиграл забег, но вместо финишной ленточки ударился лбом в стену.

– И ты будешь сидеть возле меня в больнице, в палате для безнадежных и держать меня за руку?

– Это необязательно. Ведь еще никто не попробовал.

– А я думала, что ты меня немножко любишь. Ты подумал, что ты предлагаешь? Чтобы я вернулась на верную смерть?

– Но я же прилетел за тобой.

– Ты тупой, да?

Она была права, но я понимал и Егора. Он так стремился к ней, что мог подсознательно выбросить из головы мысли.

«А что потом?» «Потом» не было, а была высшая цель – пробиться, совершить подвиг, плюнуть на все – лишь бы соединиться с Люсей. А там обойдется... Еще одна жертва славного «авось» русской истории.

– Я не тупой, – обиделся Егор. – И никто еще не возвращался отсюда. А вдруг все это – вранье? Придумано оно специально для того, чтобы никто не смел и мечтать отсюда уйти?

Абстрактно эта мысль имела право на существование. Но я понимал, что для Люси она звучит почти издевательски и никак ее не переубедит.

– Значит, ты решил провести опыт – на мне!

– Ну что делать! У нас все-таки врачи, больницы.

– То-то Веня Малкин от нас сюда эмигрировал!

– Так это же СПИД!

– У меня тоже СПИД. И неизвестно еще – насколько заразный.

– Не надо меня пугать!

– Я тебя не пугаю. Я хочу, чтобы ты кое-что понял. Мало примчаться ко мне на белом коне. Некому твое геройство оценить. Даже Гарик не оценит.

– Но здесь оставаться нельзя! – сказал Егор.

– Конечно, нельзя, – согласилась Люся. – Здесь института нет, мамы с папой нет, даже мороженого не дают.

– Не в этом дело.

– Я и без тебя знаю, что не в этом дело!

– Тогда я останусь с тобой.

– Хватит, может, подвигов? – спросила Люся.

– А ты?

– Опять двадцать пять!

Я повернулся и пошел прочь. Мне не хотелось, чтобы они увидели, что я их подслушиваю.

Я пошел по территории стадиона, не замечая, куда иду, стараясь решить неразрешимую задачу – что же в самом деле делать нашим юным героям? Мне было страшно, потому что вариантов у ребят не было. Только эта пустыня. И я был почти уверен в том, что Егор отлично понимал это в тот момент, когда бросился в открытую дверь. Знал, но надеялся на чудо. И в шкале его ценностей в тот момент было важнее увидеть Люсю, а остальное оставалось в тумане. За финишной ленточкой.