Старый год
Шрифт:
Он принялся составлять список.
– Неужели вы не боитесь, – спросил я, – что ветераны, если они теперь правят империей, не позволят вам остаться министром или кем-то у власти?
– Без сомнения, – сказал Кюхельбекер – Моя задача найти тех, кто поможет мне править и не обращать внимания на тех, кто будет выступать с речами.
– А мне они показались непримиримыми коммунарами, – сказал Егор.
– Теперь о бартере, – продолжал я. – Давайте ваш список, я его возьму, и мы посмотрим, что сможем для вас достать. Но в ответ мы просим
– Это нежелательно, – сказал Кюхельбекер.
– Почему?
– Пока ветераны у власти... не стоит дразнить гусей. Но как только положение стабилизируется, я тут же вам дам знать. Возвращайтесь. Мы с вами неплохо ладили.
Я знал, что никогда не буду ладить с этим комкором, хотя бы потому, что я видел, как умер Григорий Михайлович, бандит поневоле или, может быть, бандит-меломан – не знаю уж, как точнее... Уж очень хорошо Кюхельбекер умел пользоваться финкой.
По тротуару со стороны метро быстро шел нескладный маленький человечек, он махал левой рукой, а в правой нес чемоданчик, какие бывают у водопроводчиков.
– Доктор! – закричала Люся, как будто увидела лучшего друга.
Она побежала к нему.
– Леонид Моисеевич! – воскликнул Кюхельбекер. – Вот не ожидал. Как вам удалось?
– А я ушел из дворца, как только начались события, – сказал доктор. – Вы знаете, когда появляются бандиты, то в первую очередь режут масонов и евреев. А так как я единственный общепризнанный еврей в этом государстве, то я предпочел уйти. К тому же у меня есть одна идея. Я должен просить об одолжении того, кто намерен вернуться обратно.
– Вы не узнали меня, Леонид Моисеевич?
– Егор? – обрадовался доктор. – Это замечательно! Ты вернулся!
– Нет, – ответила Люся. – Я не могу этого позволить.
– Разумеется, – сказал доктор. – У нас опасно долго оставаться.
– Вы меня не поняли, доктор, – возразил Егор. – Я остаюсь здесь! Навсегда!
– Егор, ты сошел с ума! – Люся словно не сразу поняла его.
А я знал, что Егор уже решил. Порой я чувствую людей. И я чувствовал, что кто бы и как бы ни уговаривал Егора, он останется с Люсей. Даже если это означает выбор между всем живым миром и одной девушкой. Это было безумием. Я мог лишь преклоняться перед этим парнем и даже завидовать ему.
– Неразумно, – сказал Кюхельбекер.
– Значит, – спросил доктор, который ничему не удивлялся, – обратно пока возвращаетесь только вы?
– Значит, так, – сказал я.
– Тогда отойдем в сторону. У меня к вам есть сугубо конфиденциальный разговор.
Мы отошли в сторону, и никто на это не обратил внимания, потому что Кюхельбекер занимался с Соней расчетами, Люся ругала, проклинала, умоляла своего Егора, а Егор редко и почти лениво отвечал.
Доктор убедился, что нас никто не слышит.
– У каждого естествоиспытателя бывают сумасшедшие идеи, – сказал он. – У меня тоже есть идея. Как вы знаете, если человек поживет здесь
– Да, я слышал.
– Но я не знаю, откуда возникло такое убеждение и каким образом его проверяли. Может быть, проверяли. Но вы – первый образованный человек оттуда, с которым я могу говорить. Так вот: здесь у меня, – он поднял чемоданчик, – образцы крови. Тут моя кровь, кровь Сони и Дениса. А также, простите, моча. Я надеялся, что вы попытаетесь вернуться сегодня же... Соня мне обо всем рассказывала. Я умоляю вас – немедленно отвезите нашу кровь в лабораторию и проведите анализ. Кстати, не забудьте и свою кровь – вы тоже у нас пробыли около суток. Вы меня поняли?
– Вы гений, – искренне сказал я. – Вы замечательный ученый.
– Я не гений и не замечательный ученый. Однако я сохранил остатки любознательности, а это очень много для врача.
– Я не знаю, как вас отблагодарить...
– А я знаю. В следующем обмене пришлите мне паровоз и вагончики для железной дороги, рельсы – шестнадцать миллиметров. Вы запомнили? Шестнадцать миллиметров.
– Обязательно, – сказал я.
Мы вернулись к остальным.
– Пора идти, – сказал Кюхельбекер. – Пожалуй, нам повезло. В течение двух часов, может, немного больше...
Егор присел у забора.
– Ты что? – спросил я.
– Плохо мне, – сказал он. – Если доктор пойдет к себе, я – с ним.
– Нет! – закричала Люся.
– Хватит, – сказал Егор. – Хватит. Раз и навсегда. Ты моя жена. Поняла?
– Он остается, – сказал я.
– Он остается, – сказал Кюхельбекер, – я таких навидался. А если раскается, тебе, императрица, об этом не скажет. Хотя ты у нас – вдовствующая императрица. Тогда придется дать молодому человеку титул. Как насчет графа? Граф Чехонин тебя устраивает? Учти, что я теперь и.о. императора. Но добрый.
Мы обнялись с Егором. Он сказал:
– Позвони маме. Наври ей о секретной экспедиции...
Потом я поцеловался с Люсей. Она ревела в три ручья и измочила меня слезами.
Егор положил руку на плечо доктору.
Они медленно пошли к университету.
Егор остановился, посмотрел на меня и сказал:
– Не забудь главного: мы будем ждать вас здесь месяц. Если никто не придет – мы поедем в Петербург. Там, говорят, есть нормальные люди.
– Хорошо, – ответил я. И подумал: как же он отсчитает месяц?
Потом они втроем пошли вдоль забора к университетской библиотеке, а мы повернули налево, к театру.
В театре нам пришлось ждать долго, часа три, не меньше. Чтобы не потерять ощущение времени, я старался считать до тысячи, я сбивался, отвлекался на разговоры. Кюхельбекер вдруг начинал задавать вопросы, в основном о современной армии. Его забавляли наши поражения в Чечне.
Было пыльно, сумрачно, единственная свечка, зажженная Соней, которая при ее свете умудрялась читать, робко трогала желтым светом вертикальные полосы кулис.