Старый, но крепкий 4
Шрифт:
В читальном зале мне и воздух показался другим — пахнущим старыми страницами, пылью и древними тайнами. Здесь царила особая тишина, нарушаемая лишь шорохом переворачиваемых страниц и редким скрипом пера по бумаге, шорохом карандашей.
Я выбрал стол у окна. Здесь дневной свет падал мягко, но достаточно ярко, чтобы не приходилось напрягать глаза, и быстро натаскал туда с ближайших полок стопку книг — едва не с десяток фолиантов, которые я собрал за последние дни. Их потрепанные корешки и пожелтевшие страницы были настоящим кладезем знаний. Большинство из них были трактатами по алхимии,
Я сел, аккуратно разложил свои записи рядом с книгами и открыл блокнот. Все мои заметки написаны на русском языке — личная предосторожность. Даже если кто-то «случайно» наткнется на них, посетив комнату в мое отсутствие, вряд ли сможет что-то понять. Я не собирался делиться своими мыслями.
Листая старые трактаты, я искал упоминания об экспериментах с эссенцией или зельях любви. Эти рецепты всегда были окутаны ореолом загадочности и романтизма, но меня интересовало совсем другое. Любовь как эмоция была лишь примером того, что можно запечатать в пробирку. Если можно поместить во флакон любовь, то почему бы не попробовать сделать то же самое с другими чувствами? Например, с верностью. Зелье верности было бы просто идеальным для дракона. Но прежде чем переходить к сложным эмоциям, мне нужно было разобраться с основами. Как запереть любую эмоцию в банке я уже знал — основа для зелья у меня была готова — сварил на днях из бутона черепоцвета — того самого, из которого изъял семена. Но как варить зелье, и главное — как извлечь само чувство?
За прошедшие дни я изучал книги, пытаясь понять природу эмоций. Какие из них фундаментальны? Какие являются лишь оттенками?
Вчерашний день был особенно показательным. Я наблюдал за двумя соперниками, фехтующими на деревянных мечах. Картина была захватывающей: стук дерева о дерево, быстрые движения, напряженные мышцы, оскаленные лица. Один из поединщиков — высокий парень с короткими темными волосами — двигался быстро и уверенно, дразнил противника. Второй — крепкий блондин с ярко-синими глазами — атаковал с яростью. Его движения были менее точными, но зато мощными и резкими.
Тогда я закрыл глаза и сосредоточился на ощущениях сущности, исходящих от них. Это было похоже на настройку тонкого инструмента — я ловил вибрации их эмоций, сущностей, бушующих внутри них. Первый соперник ощущался, как теплый огонь: ровный, но сильный. Второй был в ярости и его эмоции напоминали бурю: хаотичную и разрушительную.
Обе эмоции были достаточно сильны, чтобы я попробовал их извлечь, только вот незадача: практики вряд ли хорошо восприняли бы, если бы я вмешался в тренировочный бой и попытался сделать что-то непонятное. Мне нужно было ставить опыты на обычном человеке, который вдобавок будет не против этого.
И вот сегодня я снова здесь, в библиотеке, пытаюсь найти ответ на свои вопросы. Я перелистываю страницы одного из трактатов и нахожу упоминание о «сущности любви», которая может быть извлечена «токмо из переживания любови на грани, на пике».
Ставлю в блокноте пометки, записываю пару мыслей себе на будущее.
Закончив с фолиантами, я аккуратно сложил книги в стопку, проверяя, чтобы страницы
Расставив книги по местам, я направился к стойке госпожи Лань. Ее строгий взгляд скользнул по мне, когда я подошел.
— Всё вернул? — спросила она равнодушно, поднимая на меня взгляд.
Она всегда знала, какие книги я брал и когда их возвращал, так что не удивлюсь, если вопрос для проформы.
— Всё до последнего свитка, — ответил я с легкой улыбкой. — Всего доброго, госпожа.
Она молча кивнула, и я, не задерживаясь, направился к выходу. Меня ждали дела в бедной части города.
Стоило выйти, и ветер поприветствовал меня, швырнув в лицо горсть мороси. Ну да, сезон дождей. Повезло, что с Шаломом успели пофехтовать на свежем воздухе.
Я прошел мимо стражников на воротах, только направился не прямо, а налево, выходя с центральной улицы.
Город начал меняться. Пара улиц, и вокруг уже нет вымощенных камнем улиц и аккуратных домов с резными ставнями. Дорога здесь «вымощена» комьями земли и размокшей от дождей грязью, дома вокруг всё проще: деревянные, двухэтажные, с покосившимися крышами и облупившейся краской.
Но откровенной нищеты, как в Вейдаде, здесь нет. Эти дома напоминали мне старые бараки с окраин земных городов: скромные, но вполне пригодные для жизни.
На улицах тихо. Люди здесь живут иначе — без суеты и лишнего шума. В основном я вижу стариков, которые сидят у домов на низких лавках или прямо на ступеньках крыльца. Лица изрезаны глубокими морщинами, глаза смотрят куда-то вдаль с усталой отрешенностью. Одежда потрепанная, но почти у всех чистая; видно, что они стараются поддерживать порядок даже в таких условиях.
Детей здесь почти нет. То есть, живут, конечно, но дети постарше цепляются за любую возможность заработать и выбраться отсюда. Кто-то уходит на рынок в поисках работы, кто-то нанимается подмастерьем к ремесленникам в более благополучные районы, чтобы заработать денег и снять жилье получше. А те, кому повезло больше других, даже забирают своих стариков с собой.
Но большинство стариков оставались здесь и доживали свой век среди таких же. Их лица рассказывали истории о прожитых годах: о тяжелом труде, о потерях и редких радостях.
Смотрю в окна, узкие, больше похожие на бойницы. Кто-то из жителей курит трубку, кто-то вяжет или чинит одежду. Некоторые просто сидят молча, глядя на проходящих мимо людей — самое распространенное развлечение. Как телевизор, но еще лучше — в реальном времени и с полным эффектом присутствия.
Я шел дальше по улице мимо бараков, пока не увидел дом, который искал. Он ничем не отличался от остальных: двухэтажный барак с покосившимся крыльцом и облупившейся краской на стенах.
У двери барака меня уже ждал «старик» Игнат. Одет в простую рубаху с длинными рукавами и такие же простые штаны. Чистое, но выцветшее и многократно застиранное белье. Одежда, хоть и старая, была аккуратно выглажена, а сам Игнат выглядел опрятно. Видно, что он старался держать себя в порядке, даже несмотря на скромные условия жизни.