Старый тракт (сборник)
Шрифт:
— Орлы, к бою готовься! Мы им сейчас дадим, растак иху мать! Мы им сейчас покажем великую Японию до Урала! — Старший лейтенант, видать, был мастак на крепкие слова. Грузовики тотчас же разъехались, занимая боевой порядок. Бойцы сбросили с машин чехлы, и мы увидели счетверенные зенитные пулеметные установки. Старший лейтенант вскинул к глазам бинокль и выдал команду открыть огонь по наземным целям.
Самоходка вспыхнула в первые секунды. Японская цепь попятилась, залегла, но на открытом месте самураям укрыться было негде. Может быть, через минуту, а может, и того меньше японцы прекратили огонь.
Когда все кончилось и старший лейтенант приказал снова зачехлить пулеметы, мы с Молчановым пошли в буерак, в котором белели макушки санитарных палаток.
Здесь мы увидели картину, ужаснувшую нас: под брезентовым тентом молодая, с побелевшим лицом женщина-врач, засучив рукава, с окровавленными руками кромсала раненых. Слышался стон, скрежет зубов, отборный мат. Каждый по-своему приглушал боль. Тут же возле стола в разных позах лежали только что подобранные убитые. Их было семь, и все они имели свое неповторимое выражение. Неверно, что смерть уравнивает всех. Особенно незабываем был один солдат: рослый, крепкий, с ожесточенным оскалом зубов, с вскинутыми кулаками. Он лежал, как скульптурное изваяние, и, вероятно, был сражен пулей в грудь в состоянии упоения боем.
Начальник госпиталя — майор медицинской службы, рассказал, что японские «смертники» в течение этого дня трижды нападали на них.
Команда охраны почти вся выбыла из строя. Он ввел в бой большинство санитаров и хозяйственников. Но и это не дало перевеса. Окончательно помогло военное счастье. Оно все-таки существует. Да я и сам дитя этого счастья!
К вечеру мы двинулись дальше целой колонной. Впереди ехали дозорные.
Вдруг в темноте увидели огни костров. Послали разведчиков. Оказалось, наши артиллеристы. Мы присоединились к ним.
Утомленные дорогой и переживаниями, рухнули с Молчановым на землю и уснули. Утром вскочили ошеломленные: рядом с нами кишмя кишели змеи. И тут пронесло нас мимо беды.
26 августа (утром) Когда смотришь на поля Китая, на белеющие от цвета посевы гречихи, на желтые полосы пшеницы и ячменя, вспоминается Россия. Может быть, разница только в том, что все у нас как-то ярче, многоцветнее, разнообразнее. Рисунок природы здесь нежнее, чуть глуше.
26 августа (вечером)
Вчера вошли в город Чифын. Это уже совершенно иное, чем Линьси. Город стоит на реке, вода ее густо-желтая, песчаные косы лежат гребнями, преграждая плавное течение. Вокруг города тополевые оазисы и горы. По расщелинам гор тянутся тропы и лепятся строения причудливых форм. Жилища богатых людей.
Сегодня осматривали город. Обнаружили католическую церковь и школу при ней. Один из учителей сносно изъяснялся по-русски. Говорит, что выучился у русского священника в Харбине.
Потом были на шумном базаре. Китайцы — большие охотники до торговли. Некоторые сидят на корточках по целым дням перед своим немудрящим товаром, а товар тот — старые шурупы и гвозди, проржавленные замки, цепочки, банки и далее в таком роде. Потом поехали в театр. Понять, конечно, что происходит на сцене, трудно. К тому, что исполняют актеры, зал настроен довольно индифферентно. Все свободно разговаривают, едят арбузы, выплевывая семечки прямо на пол, курят, дети шалят… Гул стоит под крышей театра, напоминающего продолговатый сарай.
28 августа
Все
Стоит мягкая, совсем непохожая на нашу погода. Утром сегодня все было покрыто густым, непроглядным туманом. Вскоре он рассеялся, и над землей засияло не яркое, но какое-то по-особенному ласковое солнце.
Вчера опубликован Договор с Китаем. Он поражает своей корректностью и сдержанностью. Все понимают его временность, поскольку разгром японских оккупантов в Китае создает исключительно благоприятные условия для победы национально-освободительных армий и Коммунистической партии Китая. Китайская революция не может не подняться на новую ступень, ибо помощь ей, оказанная Красной Армией СССР, неоценима.
30 августа
Вчера пришел самолет из Ставки. Он привез газеты. Вместе с Молчановым поехал в Чифын на базу связи.
Смотрю фронтовую газету «Суворовский натиск» и глазам не верю. В траурной рамке фамилии: Г.С. Кара-Мурза, П.М. Бесов. Тут же помещен некролог.
Кара-Мурзу я знал мало, но с Бесовым прослужил всю Отечественную войну. Это был знающий офицер и хороший журналист. Сотни километров исколесили мы с Бесовым по гарнизонам и частям Забайкалья. Не верится, что нет его.
У инструктора Политуправления по печати узнал подробности гибели наших товарищей. Возле Ванемяо самолет ударился в сопку, и все погибли.
У Бесова осталась жена и трое сыновей. Младшему несколько месяцев. Жестокий нрав у войны.
3 сентября (Все еще под Чифыпом.) День Победы! Речь Сталина! Все это трудно, невообразимо осмыслить сразу.
4 сентября
Второй день ищу путей выезда из 17-й армии в Чанчунь, в котором обосновалась наша фронтовая газета «Суворовский натиск». Автомобильной дороги отсюда нет. Железная дорога на некоторых участках еще не восстановлена.
Решаюсь лететь. Жду оказии.
4 сентября Сижу в «виллисе» на аэродроме в ожидании самолета. А самолета все нет и нет.
7 сентября
(Аэродром в Чифыне.) Собираюсь лететь на перегруженном самолете. Все забито кошмой и костылями от монгольской юрты. Оставляю Балдина с машиной в Чифыне.
В 16 часов 15 минут наш «Дуглас» сделал попытку взлететь. Когда он побежал по взлетной дорожке, я почему-то подумал: «А. и О., будете ли вы знать, что в последние минуты жизни я думал о вас?» Сам не понимаю, почему я так подумал.
И только кончилась эта моя мысль, как наш самолет ударился обо что-то жесткое и неподвижное, конвульсивно задрожал, вызывая дрожь даже в гнездах зубов, и раздался исступленный крик летчика:
— Скорее из самолета!
Он кинулся к двери и распахнул ее. Нас обдало запахом горящего масла.
Мы выскочили прямо в высокий гаолян, в грязь. Кроме нас, советских офицеров, в самолете под охраной особистов был китайский генерал и японский диверсант — русский парень из белогвардейской семьи, Шевляков Костя Александрович (так он назвал себя, когда я на аэродроме расспрашивал его), и наш фотокорреспондент В. Нечухаев. Все мы, насколько позволяли силы, бежали от самолета.