Старый вождь
Шрифт:
Абдулла-серкерде укоризненно покачал головой:
— Я вот со своими сербазами, головой рискуй, воюю, угоняю в плен из чужих краёв девушек и парней, с боями отбираю скот, а этот ваш бек без боёв и риска, сидя на месте, больше нас зарабатывает, ай, как нехорошо!.. — то ли искренне, то ли нарочито осуждал Довлетяра Абдулла…
Но там была ещё одна девушка… — напомнил парень.
— Да, помню, была у нас и её старшая сестра. Но слуга бека выкупил на следующий день и её за двадцать туменов. Наверно, бек и на ней заработал как следует. Кроме того, он и тебя мне продал за сорок туменов…
Хаджимурад
— Нет, что вы, бек не продавал меня. Меня просто застали врасплох охранники крепости недалеко от неё, вод деревьями…
Абдулла громко засмеялся!
— К тем деревьям привёл тебя Мамед, о чём нас известили заранее. И мои люди сидели в засаде. В то время, как они тебя связывали. Мамед уводил девушку.
Парень тяжело вздохнул, поняв, что его Довлетяр со слугою Мамедом просто предали.
— Хан-ага, вы известный, храбрый человек, верните мне на время серого скакуна и саблю из дамасской стали, а ровно через три дня я привезу вам сто туменов, — попросил пленник Абдуллу.
Абдулла рассмеялся.
— Ну и чудак же ты, парень! Да знаешь ли ты, почему я купил тебя? Ведь ты поверг на землю самого, знаменитого моего пальвана. Ты не убил его, но оставил калекой на всю жизнь. И он мне за тебя заплатит столько, сколько я захочу.
Хаджимурад снова приумолк, о чём-то напряжённо раздумывая:
— Хабип-пальван, наверно, меня сразу убьёт. А мне, хан-ага, не хотелось бы умирать до того, как я отомщу моим предателям. Я готов, умереть, но только после отмщения. Я обязательно вернусь через три дня и тогда можешь, хан-ага, продавать меня. Прошу отпустить на три дня, потому что никак не могу я умереть, не наказав своих врагов за такое подлое предательство. А после мне уже и смерть нипочём…
В это время какой-то человек подлетел прямо к коврику на взмыленном коне, соскочил с седла и опустился перед Абдуллой на колени;
— Абдулла-джан, помогите! Туркмены налетели на наше село, угнали немало женщин и девушек, а также, трёх парней. В том числе единственного сына Хабипа-пальвана. Абдулла-джан, помогите нам выкупить Джапаркули-джана! Я вот привёз для выкупа парня, — здоровенный мужчина пододвинул к Абдулле узелок о серебряными монетами.
— Ризакули, поднимитесь! Я сейчас отправлю к Довлетяру-беку Ремена, возможно, он сумеет выкупить сына Хабипа.
Абдулла тут же послал слугу за Ременом. Ризакули поднялся и расположился на коврике напротив Абдуллы. Он снова стал просить его о помощи. Но Абдулла перебил его:
— Как здоровье Хабипа-пальвана? Рука заживает?
— Стало немного лучше, боли уменьшились, — ответил собеседник. — Я ездил в Гучанд и привёз оттуда большого табипа. Он дал ему хороших мазей. Но сейчас с пальваном что-то происходит странное. Он начинает раскаиваться в каких-то совершённых им грехах, пять раз в день читает намазы. Даже собирается поехать в святые места — в Машед, к Красному имаму, а, может, и к могилам Кербела, кто его знает…
Вернулся слуга с тем, кого именовали Ремевом.
— Реджепкули-джан, возьмите эти деньги, — указал он взглядом на узелок с монетами, — сейчас же поезжай к Довлетяру-беку и выкупи у него сына Хабипа Джапаркули и других, — приказал Абдулла. — Сам разберись, сколько людей можно выкупить на эти деньги. Но Джапаркули
— Понятно, ага, очень понятно, — подтвердил посыльный.
— Ну, а если понятно, то немедленно отправляйся к Довлетяру.
Всё понял Хаджимурад, о чём говорили собравшиеся. А теперь он поглядывал на человека, прискакавшего к Абдулле за помощью и приходил к убеждению, что это старший брат Хабипа, уж очень он на него походил. А о Ремеве подумал, как об алчном торговце в предателе. Лишь такие люди могут охотно и запросто выполнять подобные щекотливые поручения, ездить с денежными узелками куда угодно и за чем угодно…
Ризакули взглянул на парня, сидевшего в сторонке, в сказал Абдулле:
— Какой симпатичный молодой человек! Вероятно, у туркмен взяли. Что ж, продадите, кто-нибудь купит, а родители, наверно, плачут, потеряв такого сына, — он сочувственно смотрел на парня, который казался совсем юным без чекменя и папахи.
— Этого парня я купил у Довлетяра-бека, — ответил Абдулла.
Ризакули пожал плечами и поинтересовался:
— Каким же он важным ремеслом владеет, если пришлось его покупать? Или заработать на нём собираетесь? Да кто же за такого юнца заплатит вам серебром. Вокруг ведь и без него достаточно и умельцев, и бездельников. Ну, если бы просто захватили, тогда ладно, не жалко сбыть и подешевке. А за серебро его никто не купит, — заключил Ризакули.
— Если я тебе скажу, что это за парень, ты сам его купишь за сто туменов, — ехидно подмигнул гостю Абдулла.
Ризакули отмахнулся от предложения хозяина:
— Ну, подумай, Абдулла-джан, на что нужен раб, да ещё за такие деньги. Я бы лучше за них выкупил племянника. Да и вообще отныне нам рабы ни к чему. Ведь Хабип-джан собирается ехать на поклон к имамам, вымаливать прощения за грехи…
Абдулла перебил гостя:
— Пусть себе отправляется в святые места. Но этого раба он бы обязательно купил. Не пожалел бы за него отдать и сто золотых туменов, ты не смотри, что он молод, этот парень отважный. Ведь именно он вышел один на один с Хабипом-пальваном и сразил его. Это — Хаджимурад.
Услышав это ненавистное имя, Ризакули вскочил с места, словно ужаленный скорпионом, выхватил из-за пояса кинжал и бросился к Хаджимураду.
— Постой, Ризакули, если ты убьёшь моего раба, я потребую заплатить за него не меньше сотни туменов.
Но гость не обратил внимания на это предостережение.
Хаджимурад, видя, что к нему приближается мужчина с обнажённым кинжалом, сжался, как дикая кошка, готовая к прыжку. И прыжок был неожиданным. Парень нагнулся и вытянул руки перед разъярённым врагом. Ризакули этого, казалось, только и нужно было. Он взмахнул кинжалом, чтобы напрочь отсечь руки. Но у Хаджимурада хватило ловкости резко убрать их и кинжал просвистел в воздухе. «Когда он снова взмахнёт кинжалом, и мгновенно прыгну на врага, — решил Хаджимурад. Но у Ризакули был свой план: «Теперь я ему вспорю живот». На этот раз юноша успел и руки убрать, и отскочить в сторону от острия, направленного ему в живот. Лишь левая сторона рубахи оказалась распоротой. Когда точно так же произошло ещё раз, юноша прыгнул влево от обнажённого кинжала. Теперь правая сторона сорочки была задета остриём.