Стать Джоанной Морриган
Шрифт:
– Скажем так: мне интересна культура готов.
По-прежнему тишина.
– Какие группы ты слушаешь?
Опять этот парень. Эйли сидит совершенно обмякшая, со мной говорит он.
Я задумываюсь на минуту.
– Ну, «Beatles», понятно. «Led Zeppelin». Лучшие вещи Саймона и Гарфанкела. Вся эта…
Я снова думаю.
– …хрень.
Парень смотрит на меня. Мой ответ его явно не впечатлил.
– А что-то из нового тебе нравится? – наконец говорит он.
– Конечно! – отвечаю уверенно. – «Roachford». «Dire Straits». И Майкл Джексон –
Еще мне нравится Тина Тернер – я придумала крутой танец под «Запотевшие окна», используя швабру вместо трости, – но этого я ему не скажу. Он смотрит на меня так, словно наш разговор это игра, в которую я безнадежно проигрываю.
– …но больше всего Джон Колтрейн и Чарльз Мингус, – быстро добавляю я. – Весь отвязанный, жесткий джаз.
Это неправда. На самом деле я ненавижу джаз. Совершенно безумная музыка, написанная сумасшедшими для сумасшедших. Но папа часто играет джаз, и я помню его мудрый совет: «Чтобы захватить преимущество в разговоре, говори о джазе, Джоанна. Это обескураживает собеседника».
Парень смотрит, молчит. Эйли отодвигается подальше от меня. Я жду почти две минуты, но похоже, что разговор завершился.
– Ну ладно, – говорю я. Мне не верится, что джаз так эпично меня подвел. Интересно, в чем еще ошибается папа? Я встаю на ноги. В двадцати футах от статуи Люпен преследует ковыляющего голубя-инвалида с одной лапкой. – Я, наверное, пойду.
Эйли едва заметно кивает. Парни вообще никак не реагируют. Моя первая встреча с вулверхэмптонской контркультурой прошла как-то криво. Я проиграла с разгромным счетом 0:10. Я провалила всю подготовку.
Все-таки мне нужна лодка побольше. Это моя хроническая проблема.
Я смотрю на «Музыкальный амбар» на другой стороне площади, единственный в Вулверхэмптоне независимый магазин звукозаписи. Я принимаю решение.
– Пойдем, Люпен, – говорю я, протянув к нему руку. – Нам пора к новым пажитям.
Это коронная прощальная фраза Александра Вулкотта, знаменитого критика из журнала «New Yorker», обычно произносимая после какой-нибудь маленькой катастрофы вроде падения в пьяном виде или крупной faux-pas [2] в приличном обществе. Люпен берет меня за руку – по-прежнему норовя пнуть увечного голубя, – и мы идем в магазин.
2
Бестактность, оплошность (фр.)
Жалко, что эти дебилы не знают, кто такой Александр Вулкотт. Они бы зауважали меня, пусть и после моего ухода. Но я слышу, как они смеются мне вслед.
Эйли:
– О боже.
Сейчас я намерена совершить, безусловно, самый смелый поступок за всю мою жизнь. Магазины звукозаписи предназначены не для женщин. Это общеизвестный факт. Это как домик на дереве с надписью «Девчонкам вход воспрещен». Как курительная комната – строго для джентльменов. В моей самой параноидальной фантазии, стоит мне открыть дверь, музыка враз умолкает, и все
Когда я открываю дверь, музыка действительно умолкает, и все оборачиваются ко мне. С музыкой это чистое совпадение – просто закончилась песня, – но вот то, что все обернулись, это не совпадение, нет. Здешняя публика – длинноволосые парни в армейских куртках и «мартенсах». Двое в заношенных черных косухах. Двое в клешах, явно фанаты мэдчестера. Все присутствующие – опытные участники контркультуры. Им позволительно здесь находиться.
Для сравнения: я – толстая девочка в черной блузке и черном официантском фраке, держу за руку радостного шестилетнего мальчишку с тигриным хвостом и ушами, который смотрит на ковыляющего голубя и громко кричит:
– ОРЛЫ ПРИЛЕТЕЛИ!
Включается музыка – первая песня на второй стороне «Bummed», – и все отворачиваются от меня. Кое-кто ухмыляется. Но мне плевать. Я занимаюсь регулярным добротным сексом со щеткой для волос, и я – внебрачная дочь внебрачного сына Брендана Биэна. Они еще пожалеют о том, что смеялись надо мной. Когда-нибудь.
– Добрый день, – говорит человек за прилавком. У него сальные черные волосы и футболка с эмблемой «Sepultura». Глядя на эту футболку, сразу можно понять, что носящий ее человек убивает и поедает женщин.
– Просто смотрю! – бодро сообщаю я и с деловым видом подхожу к первому попавшемуся на глаза стеллажу.
Группы и исполнители на букву «М». Я смотрю на обложки пластинок как бы со знанием дела – я очень надеюсь, что со стороны это смотрится именно так, – и пытаюсь понять, какие группы мне могут понравиться, если судить исключительно по оформлению альбомов. Моррисси. «Да здравствует ненависть». Как-то оно мрачновато. «Mega City Four». Пирсинг. В носу. Это же больно. Интересно, летят ли сопли из дырки, когда человек сморкается.
Люпен хватает альбом Вана Моррисона, вертит в руках и роняет на пол.
– Ищете что-то конкретное? – сердито спрашивает человек за прилавком. Кто-то из посетителей вновь оборачивается ко мне. Может, попробовать снова прибегнуть к джазу?
Я говорю:
– «Эскалатор за холмом» Карлы Бли.
Это худшая запись из папиной коллекции: экспериментальный двойной альбом, джаз-опера в свободном формате. Каждый раз, когда папа – в изрядном подпитии – включает этот кошмар, мы все бежим прочь из гостиной. Даже папа не может слушать его более получаса, не начиная стонать, как от боли. Он реально мычит.
– Это редкая запись. Наверное, у вас ее нет, – говорю я с сожалением. Обескураживай собеседника джазом.
– Это джаз, – любезно поясняю я.
– «Johnny Hates Jazz»? – говорит продавец очень громко. – Нет, у нас не бывает «Johnny Hates Jazz».
– Нет. – Я потихоньку впадаю в панику. – Не «Johnny Hates Jazz».
Даже я знаю, что «Johnny Hates Jazz» – это полный отстой. Их слушают недалекие барышни с перманентной завивкой. Войти в этот магазин и спросить о «Johnny Hates Jazz» значит сразу подписать себе смертный приговор.