Стать верным, или Опрокинутый ад
Шрифт:
Бармен: Мы опять вернулись к самопожертвованию?
Старик: Только теперь мы это, по-моему, неплохо обосновали. Но есть ещё одна интересная петрушка…
Бармен: Какая?
Старик: Слушай, вот ты – живой человек, ты обладаешь личностным бытием. Скажи, может ли быть что-то больше, нежели личностное бытие?
Бармен: Не понял…
Старик: У камня бытие есть? Он существует?
Бармен: Существует.
Старик: Но существует ли он
Бармен: Нет.
Старик: А мартышка?
Бармен: Вряд ли…
Старик: А ты?
Бармен: Понятно… а в чём суть личностного бытия?
Старик: Наверное, в самосознании. Или даже – в потенциальной возможности самосознания, например, в человеческом зародыше. Так вот, по-моему, бытие человека, моё бытие, как самосознающего существа есть наивысшая степень бытия. А по-твоему?
Бармен: Пожалуй, да.
Старик: Если такие благодатные категории, как любовь, истина и творчество, не обладают личным бытием, а я разменяю бытие своей личности на них, то что произойдёт?
Бармен: Не пойму, в чём суть вопроса…
Старик: Если эти категории не обладают личным бытием, а являются банальными абстракциями, то всё окажется саморастратой, а не самопожертвованием.
Бармен: Почему?
Старик: Потому что я личностное разменял на обезличенное.
Бармен: Ну, когда это происходит ради любви, то тут явно присутствует другая личность.
Старик: Это касается любви. Но что касается истины и творчества, то тут, я бы сказал, найти присутствие другой личности не столь легко, если вообще возможно.
Бармен: Творят-то ради других – всё остаётся людям.
Старик: Творят вообще-то для себя – просто не получается не творить, – ты это сам утверждал. И тут отнюдь не эгоизм. Да и любят-то тоже потому, что не любить не получается.
Бармен: «И сердце вновь горит и любит, оттого что не любить оно не может…» [12]
Старик: Это какая-то внутренняя непреодолимая потребность. И стремление к истине также рождается внутри человека – о пять-таки по Пастернаку: «Во всём мне хочется дойти до самой сути»…
Бармен: Да. Тут, наверное, ключевое слово – «хочется».
Старик: Условием реализации всего является свобода человека. Я бы даже сказал точнее: воля.
12
«На холмах Грузии лежит ночная мгла…» // Пушкин А. С. Собрание сочинений. Т. 3. Стихотворения 1827–1836. Издательство «Художественная литература», 1967. С. 97.
Бармен: А в чём разница?
Старик: Волевое усилие, которое я предпринимаю для достижения чего бы то ни было, я редко оцениваю как акт свободы. Но оно даже больше
Бармен: Или с его отсутствием…
Старик: Верное уточнение, ведь даже если говорить о любви, то, по мысли польского сатирика Станислава Ежи Леца, не всё однозначно: «Всё нужно принести в жертву человеку! Только не других людей» [13] .
13
Лец Станислав Ежи. Непричёсанные мысли / В переводах Максима Малькова. Санкт-Петербург: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1999. С. 87.
Бармен: Но человек это сам для себя выбирает…
Старик: О чём я и говорю: волевое усилие. Волевое усилие обосновывает нравственный пафос свободы выбора человека. И оценка – добро это или зло – ой как важна! Понятно, что речь идёт о выборе самого жертвующего, но всё равно: если нет личностного начала, то все выделенные нами категории сами по себе остаются абстракциями. И, по-моему, если уж мы их выделили как нечто вполне оправдывающее расставание с жизнью, то оправдывают они это расставание только в том случае, если сами способны обладать личностным бытием.
Бармен: Как-то в моём мозгу не очень соединяется, что эти категории могут быть живыми…
Старик: Если они, соприкасаясь со мной, мною обладают, то как иначе?
Бармен: Почему это они мною обладают?
Старик: Ты же сам говорил: не можем не любить, не можем не творить…
Бармен: Вы хотите сказать, что я, живой человек, им подчиняюсь?
Старик: А как по-другому?
Бармен: Они больше меня?
Старик: Да. В этом-то всё и дело.
Бармен: Но как они могут обладать этим личностным бытием?
Старик: Как данностью. Просто: они или им обладают, или нет. И тут либо я принимаю, что личностное бытие присуще и любви, и истине, и творчеству, и тогда они являются для меня непреходящими ценностями, за которые не грех жизнь отдать, либо таковых ценностей вообще нет.
Бармен: По-другому никак?
Старик: По-моему, по-другому не работает… так я это воспринимаю на уровне интуиции.
Бармен: Любовь, истина и творчество обладают личностным бытием? Что внутри меня может позволить мне принять или не принять это положение? То есть почему я могу это принять, должен это принять?
Старик: Наверное, есть только один аргумент: потому что ты восхищаешься смертью молодого человека и ужасаешься нелепостью смерти ханыги…
Бармен: А Вам не кажется, что это слишком зыбко, неустойчиво?
Старик: Ещё как кажется. А тебе не кажется, что без этого вообще всё-всё на свете становится ещё более зыбким?