Стать японцем

Мещеряков Александр Николаевич

Сам термин «желтая опасность» (yellow peril) во второй половине XIX века употреблялся (преимущественно в США) по отношению к китайским рабочим-кули, которые были трудолюбивы, дешевы, неприхотливы и составляли на рынке труда известную конкуренцию местному населению, что провоцировало антикитайские настроения и даже погромы. Однако теперь под этим словосочетанием стала пониматься по преимуществу та военная угроза, которую представляет Япония для гегемонии западных держав. Следует также помнить, что в европейской культуре прилагательное «желтый» может иметь достаточно выраженные отрицательные значения. Еще в средневековье «желтый» ассоциировался с неверностью и изменой. Во времена инквизиции еретиков могли обряжать в одежды желтого цвета. Кроме того, «желтый» мог обозначать слабость и болезнь (в особенности желтуху). В данной ситуации это значение было с готовностью введено в новый европейский оборот. Писатель Мори Огай отмечал: если Япония выигрывает

войну, ее начинают именовать «желтой опасностью», если же она проиграла бы эту войну, ее бы заклеймили как «варварскую» страну¹¹. Поскольку традиционный идеал японской красоты предполагал белокожесть, то определение «желтый» обретало дополнительную оскорбительность.

Презрительный и одновременно пугающий эпитет «желтый», употребляемый по отношению к японцам, с легкостью укоренился и в России, чему, безусловно, сильно способствовал исторический опыт нашей страны. Современные японские геополитические амбиции воспринимались в контексте татаро-монгольского нашествия. Владимир Соловьев, проницательный мыслитель и посредственный поэт, видел в японском воинстве Антихриста. За победами японцев в войне с Китаем он предвидел угрозу будущему России. В 1894 г. он с нескрываемым ужасом писал:

О Русь! забудь былую славу: Орел двуглавый сокрушен, И желтым детям на забаву Даны клочки твоих знамен...

Во время японско-русской войны получила широкую известность песня «Варяг», в которой, в частности, пелось:

Наверх, о товарищи, все по местам!

Последний парад наступает!

Врагу не сдается наш гордый «Варяг», Пощады никто не желает!

Бесчисленные «народные картинки» (аналог лубка) на разные лады производили операцию по дегуманизации японцев, представляя их то в виде отвратительных монстров, то в виде слабых, хилых и истеричных созданий¹². В идеологическом дискурсе того времени за японцами твердо закрепляются определения «желтые, раскосые, коварные»¹³. Расовые предрассудки распространялись даже на японскую одежду. Д. Абрикосов свидетельствует, что, когда он облачился в кимоно, его соотечественник стал осуждать его за то, что тот носит «постыдную одежду желтой расы»¹⁴.

Ни с окрасом кожи, ни с разрезом глаз поделать было ничего нельзя. Но японские средства массовой информации того времени предпочитали этого не замечать: на цветных гравюрах, изображавших (воображавших) сцены японско-русской войны, японские солдаты и офицеры обладали белокожими лицами с европейскими чертами. Пропорции их тела были также подогнаны под европейцев, ростом японцы не уступали русским. Они отличались от европейцев лишь униформой. Русские же предстают в обличье космато-волосатых и страшных казаков. Японцы примысливали себе белокожесть, но в то же самое время представителей других азиатских народов (например, китайцев) они изображали желтокожими.

Японское правительство неоднократно и решительно заявляло, что война с Россией не имеет ничего общего со столкновением рас или же религий — она имеет целью «всего лишь» обеспечение справедливых интересов страны и защиту несчастной Кореи. Тем не менее японское общественное мнение в значительной степени воспринимало эту войну именно как расовую, она имела отчетливую «цветовую» окрашенность. При этом был как бы совершен возврат в то недавнее, но, казалось, избытое прошлое, когда европейцы (русские) представлялись исчадиями ада.

В романе известного писателя Сэридзава Кодзиро (1897— 1993) «Мужская жизнь» главный герой повествует об атмосфере в рыбацкой деревне во время японско-русской войны. Будучи ребенком, он наблюдал, как на железнодорожную станцию прибыли русские военнопленные, которые «вполне соответствовали тому, что я раньше видел на картинках и фотографиях: заросшие рыжими волосами лица, как у обезьян, одеты, точно в шкуры, в толстые пестрые пальто, даже шапки у них были не как у людей. То, что они из породы демонов, было видно по их высоченному росту — сошедшие вместе с ними японские солдаты едва ли доставали им до плеча. Я с удивлением узнал, что на одной с нами планете живут люди, столь не похожие на японцев. Тридцать-сорок пленных, неся в руках маленькие тюки с поклажей, сойдя на платформу, переговаривались между собой. То, что русские умеют говорить, также стало для меня откровением»¹⁵.

Япония напала на Россию не только с целью «защитить» Корею. Начав эту войну, японцы рассчитывали избыть свой комплекс неполноценности и доказать миру, что они достойны встать вровень с европейскими народами. Подъем по этой лестнице обеспечивала победоносная война. Японцы прилагали титанические усилия, чтобы вообразить себя «настоящими» европейцами. Экономист, публицист и член парламента Тагути Укити (1855—1905) в статье «Уничтожая теорию желтой опасности», написанной

им во время войны, открыто утверждал, что японцы принадлежат не к желтой, а к белой расе. Он находил, что с расовой точки зрения японцы не имеют отношения к китайцам (которые-то и являются олицетворением желтой расы) — японцы «схожи» с обитателями Индии, Персии, древней Греции и Рима. Признавая, что в «народе Ямато» все-таки можно обнаружить следы «желтой крови», он утверждал, что японская аристократия (которая по умолчанию и являлась для автора «солью» японской земли) произошла напрямую от богов, у которых этой желтой крови не было и в помине. Спустившись на землю (т. е. в Японию), они покорили местное желтокожее население¹⁶.

Цветовой код был широко задействован в дискурсе того времени. Зазвучали заявления, что у японцев белое сердце под желтой кожей, а вот у русских — желтое сердце под белой кожей¹⁷. Что до Европы, то здесь заговорили о новом противостоянии Запада и Востока, которое имеет точкой отсчета войны древней «европейской» Греции против «азиатской» Персии¹⁸.

В Японии военные победы считались свидетельством того, что страна окончательно «покинула» Азию. Японцы стали считать свою страну «державой», сопоставимой с державами мировыми — США, Англией, Францией, Германией, Россией. Казалось, что с дискриминацией со стороны Запада, который считал Японию страной «нецивилизованной», было покончено. Однако это оказалось не так, дискриминация приобрела качественно другое измерение: презрительное определение японцев как «желтых» лишало их шанса сравняться с европейцами по этому параметру, ибо он является неизменяемым. В Японии полагали, что страна покинула Азию, но на Западе никто не считал, что Япония «пришвартовалась» к Европе.

Да, после войны Япония участвовала во всех важнейших мировых конференциях, но каждый раз ей и ее обитателям указывали на место. На Парижской мирной конференции 1919 г. японская делегация попыталась внести в устав формировавшейся Лиги Наций пункт о расовом равноправии иностранцев в странах-участницах Лиги, но встретила жесткий отпор со стороны США и Великобритании, и данный пункт в устав не вошел. Это был чрезвычайно болезненный удар по расовому и национальному самолюбию. Западные политики охотно твердили о равенстве, но это были скорее упражнения в риторике, реалии жизни оставались другими. К 1924 г. в США проживало 127 тысяч японцев, они в основном занимались сельским хозяйством и составляли известную конкуренцию местным фермерам. Поскольку японцы предпочитали проживать компактными общинами, общественное мнение считало их, наряду с китайцами, «неспособными к натурализации», а для американцев это был сильный аргумент в деле обоснования «неполноценности» и «зловредности» японцев. 16 апреля 1924 г. был принят Иммиграционный Акт, согласно которому ежегодная квота на въезд японцев в США стала составлять «оскорбительные» 186 человек. В Японии этот закон вызвал бурю протестов. Посол в Вашингтоне Ханихара Масао писал: «Для Японии это [Иммиграционный Акт. — А. М.] является вопросом не выгоды, а принципа... Важно то, уважают Японию как нацию, считаются или не считаются с ней...»¹⁹ Всего несколько десятилетий назад именно США проявили особое рвение в деле «открытия» Японии, теперь же уже Япония требовала большей открытости от США. Но силовых возможностей для достижения этой цели у Японии тогда не было.

Пренебрежительное отношение стран Запада к Японии и японцам переживалось с исключительной остротой. Японцы исходили из теории социально-культурной эволюции и вроде бы поднимались вверх по культурно-эволюционной шкале Спенсера, но общественное мнение на Западе совершило кульбит и поверило в критическую важность «изначальных» расовых признаков, из которых наиболее зримым является цвет кожи. В ход шли и другие «научные» соображения, которые третировали японцев по телесному признаку. Так, совершенно серьезно утверждалось, что вестибулярный аппарат японцев имеет ряд дефектов, обусловленных излишней тряской в младенческом возрасте (обычаем носить младенцев за спиной); что они предрасположены к близорукости, а потому не способны к точной стрельбе; мозг японцев устроен таким образом, что они — подобно женщинам — непредсказуемы, истеричны, не способны к логическому мышлению и действуют прежде всего из эмоциональных побуждений²⁰. К этим характеристикам «пристегивался» и пакетный набор моральных (аморальных) качеств: двуличие, склонность к предательству, кровожадность, презрение к жизни (как к своей, так и к чужой) и т. д. Словом, несколько модифицированный, но в целом столь обычный для Запада того времени набор расистских стереотипов, употреблявшихся по отношению к любым «цветным», в полной мере относился и к японцам. А французский физиолог Шарль Рише (1850—1935) пошел еще дальше: он выдвинул теорию, согласно которой японцы являются в антропологическом отношении народом, который ближе всего стоит к приматам. В 1913 г. он получил Нобелевскую премию.