Статьи для «АПН — Агентство Политических Новостей»
Шрифт:
Конечно, можно и в мирных условиях воспитать такую общность, и в большинстве стран это как-то получалось — кстати, тогда и войны легче вести, становится не нужен период первоначальных отступлений и катастрофических потерь. Надо в самом деле очень мало уважать свой народ, чтобы единственным средством его воспитания считать отдачу половины территории и истребление четверти дееспособного мужского населения; но формирование нации в мирных условиях требует именно воспитания. А этого у нас не умеют. Лучшим средством решения всех проблем у наших воспитателей традиционно считается ремень: экстрим, невротизация и последующая катастрофа.
Переслегин прав в одном: Россия безусловно
Но если после очередной бойни это население вновь будет загнано в стойло, вдобавок более тесное и менее сытное, — не слишком ли дорого всякий раз платить за это великими войнами? И не слишком ли травматичны эти войны для всего населения России (кроме немногих счастливцев, сочиняющих обзоры для «Русского журнала»)?
Я отлично понимаю, что этот текст никого не остановит. Если военная риторика востребована — она так и будет служить оправданием любых безобразий.
Я не убежден, что сегодняшняя российская власть в самом деле намерена переориентировать экономику и идеологию на военный лад: Дмитрий Медведев говорил как раз о необходимости двадцати лет спокойного развития (впрочем, может, у них как раз на 2028 год намечено начало эксперимента?). Разговоры о том, что врагам нужны великие потрясения, а властям — великая Россия, давно бессмысленны: уже очевидно, что великая Россия получается только ценой великих потрясений — иначе ее руководители рулить не умеют. Если власть почувствует, что не справляется с ситуацией, — к ее услугам руками ФЭПа и иже с ним уже изготовлена идеологема, оправдывающая сколь угодно радикальные меры и сколь угодно безответственные поступки.
Уверение же Переслегина в том, что Россия должна отказаться от прежних заявлений и разрешить себе в случае чего первый ядерный удар, — показывает, что эта идеологема достаточно серьезна. Она прямо предлагает власти идти на любые провокации, чтобы развязать войну и тем решить все вопросы, которые она неспособна разрешить в мирном режиме.
Осталось спросить народ, готов ли он усовершенствоваться такой ценой и сдать все завоеванное после неизбежного триумфа. Но мнение народа, боюсь, тоже мало что изменит в готовом сценарии нового российского торжества.
12 марта 2008 года
Буревестник, которого не собьешь
28 марта 1868 года, то есть ровно 140 лет назад родился великий русский писатель Максим Горький (Алексей Максимович Пешков). Дату официальные каналы и различные газеты отметили традиционно: про произведения автора и его гражданскую позицию навыдавливали где-то предложения по два, зато про эпоху развернули заезженные «антитоталитарные» лозунги. Жил при Ленине и Сталине и поддерживал проводимую ими политику — значит, обязательно в ней разочаровался, а умер — значит «по любому» злобные чекисты отравили. Все как всегда. У нас человек велик, только если его коммунисты со света сжили.
Приятно порадовал только Дмитрий Быков, представивший 4-х серийный документальный фильм о Максиме Горьком. Фильм вышел чрезвычайно информативным, объективным и легким для просмотра. На протяжении нескольких часов перед зрителем предстала жизнь гения — от рождения до смерти, через любовь, печаль, отчаяние, вдохновение, труд, революции и в конечном итоге — через смерть. Никаких штампов — все по существу
Кажется — а что может быть хрестоматийнее Горького? Пушкин писал про гусар и барышень, падающих в обморок от душевных драм, про лихие дуэли и раздольные барские попойки. Толстой — про светских дам, обремененных детьми и изнемогающих от половой страсти и про переживания весьма странных и бестолковых персонажей на фоне лютого пожара 1812 года. Свою нишу нашел, кажется, и Горький — писал про босяков, купцов, диких крестьян и аляповатых интеллигентов России на изломе веков и эпох. Тоже про что-то ушедшее, похороненное в нафталине малопосещаемых музеев и музейчиков.
Поэтому проект Дмитрия Быкова с первого взгляда может показаться этаким подвигом интеллигента. Куда моднее было бы обсудить Пелевина, Бодрияра или даже какую-нибудь беллетристическую диву, типа Оксаны Робски, благо такие тоже свою культурно-историческую нишу имеют и неплохо ее обустроили.
Но Быков выбирает Горького, и это — единственно возможный правильный выбор. Именно на Горьком, на семенах его рассказов и очерков взросло то, что можно назвать гуманистической литературой ХХ — ХХI веков. Почему он это делает? Почему не Достоевский, не Пастернак, не Солженицын, а Горький, которого по неофициальной доктрине путинской России принято помещать исключительно в диапазоне от «глупенький идеалист, невольно воспевавший большевицкий террор» до «обыкновенный ангажированный писака, красный подпевала и полное отсутствие всякого таланта».
Не скажу, что фильм мне понравился целиком и полностью. К отрицательным моментам я бы отнес вставки про большевиков типа «в 1921 году в России голод. Большевиков, конечно, не сильно беспокоит то, что крестьяне гибнут от него, но они всерьез опасаются голодных бунтов». Налицо попытка, пусть неосознанная, идущая от антисоветского многолетнего базиса, «априори» видеть в большевиках исключительно механизмы по удержанию своей власти. Механизмы, пришедшие извне, а не из среды в том числе этих самых умирающих крестьян.
Но это — детали. Когда, завершая цикл серий о писателе, Быков подводит итог, то прямо заявляет: «Горький боролся против отсталости, считая, что необразованность ведет к дикости. Он видел в большевиках, в красных не просто политических концентраторов воли трудящихся, но и единственно возможную силу, способную преобразовать Россию. Ныне празднуется победа белых…»
Зритель, который не реагирует на цвета, как собака Павлова на звонки, а пытается вникнуть в суть вещей, скрытых великой борьбой, не может не понять то, что Быков записал между строк так явственно и четко: «То, что мешает человеку нормально трудиться, нормально любить, нормально становиться действительно культурным человеком — это и есть оплот дикости, какими бы знаменами она не прикрывалась».
И в этом — весь Горький. В этом его неиссякающая современность. Если, скажем, Гоголь современен в социально-описательном смысле (его Россию пройдох-чичиковых, упырей-собакевичей, интеллигентиков-маниловых и великой монархии городничих мы можем наблюдать и сейчас — достаточно выйти из дому), то Горький современен в социально-прогнозируемом смысле. Он ясно говорит, почему идти вперед лучше, чем пятиться назад.
Горький в своих рассказах, статьях, в гениальных «русских сказках» ясно показывает, что человек, поглощенный в пучину царства, на гербе которого написано: «бери по чину и бойся сильных», погибает от разрыва совести и бытия. Что «маленький человек», который трудится во имя общего блага, не должен погибать, что «маленький человек, когда он хочет работать, — непобедимая сила», а тяга к труду возможна лишь тогда, когда человек знает, что это все — во имя блага людей, а не падлы начальника-чиновника-олигарха и прочих обитателей «рублевок» и «куршавелей».