Статистическая вероятность любви с первого взгляда

Смит Дженнифер

Заметив свое отражение в зеркале за стойкой регистрации, Хедли быстро опустила глаза. Как расстроятся дамы, увидев погубленными результаты своих трудов! Платье измято так, словно она весь день таскала его в сумочке, идеальная прическа рассыпалась: пряди волос спадают на лоб, а узел на затылке некрасиво обвис.

Дежурный за стойкой, закончив разговор по телефону, выверенным движением повесил трубку и повернулся к Хедли:

— Чем я могу вам помочь, мисс?

— Я пришла на свадебный прием Салливанов.

Дежурный взглянул на расписание.

— К сожалению,

прием еще не начался, — сообщил он отрывисто — в британской манере. — Начало ровно в шесть, в Черчилль‑зале.

— Да, но мне нужно только поговорить с женихом.

— Конечно! — Дежурный позвонил в номер, что‑то тихо произнес в трубку, снова положил ее на рычаг и бодро кивнул: — Номер два сорок восемь, вас ждут.

— Не сомневаюсь, — ответила Хедли, направляясь к лифтам.

Она приготовилась увидеть на пороге сурового отца, и поэтому слегка растерялась, когда дверь открыла Вайолет. Впрочем, она тоже выглядела довольно сурово.

— Что с тобой? — поинтересовалась Вайолет, оглядывая Хедли с головы до ног. — В марафоне участвовала или что?

— Жарко на улице, — объяснила Хедли, беспомощно глядя на свое платье.

Только сейчас она заметила, что вдобавок ко всему прочему на подоле красовалось какое‑то грязное пятно, чем‑то напоминавшее запятую. Вайолет отхлебнула шампанского из вымазанного губной помадой бокала и навскидку попыталась оценить масштабы катастрофы.

В номере человек десять гостей сидели на темно‑зеленых диванчиках, на столе перед ними красовался поднос с живописно нарезанными фруктами и несколько бутылок шампанского в ведерках со льдом. Играла негромкая музыка, навевая сонливость, а где‑то невдалеке слышались голоса.

— Видимо, придется снова приводить тебя в божеский вид, — вздохнула Вайолет.

Хедли благодарно кивнула, и тут зазвонил мобильник, зажатый в ее потной ладошке. Судя по надписи на дисплее — папа. Наверное, хочет узнать, почему так долго.

Вайолет высоко подняла брови:

— Профессор?

— Просто папа, — объяснила Хедли, чтобы Вайолет не подумала, что ей звонит какой‑нибудь ученый из‑за океана.

Хедли вдруг стало очень грустно. Даже в этом дурацком прозвище, которое когда‑то казалось ей смешным, она внезапно почувствовала какую‑то отчужденность.

Вайолет отступила в сторону, пропуская Хедли, словно вышибала у дверей элитного клуба.

— Времени до приема осталось всего ничего!

Хедли не смогла сдержать улыбку:

— Напомните, пожалуйста, когда начало?

Вайолет скривила лицо, не удостоив ее ответом, и уселась в кресло, расправив идеально отглаженную юбку.

Хедли направилась в небольшую комнату, отделявшую спальню от гостиной. Там она и нашла отца вместе с еще какими‑то людьми, сгрудившимися вокруг ноутбука, перед которым сидела Шарлотта в своем пышном свадебном платье, похожем на торт. Экрана от дверей не было видно, однако и так ясно: гостям показывали фотографии счастливой парочки.

Хедли испытала мимолетное искушение смыться. Да не собирается она смотреть, как они сияют улыбками на верхушке Эйфелевой башни,

или корчат рожи в поезде, или кормят уточек на берегу пруда в Кенсингтонском саду! И как папа отмечал свой день рождения в каком‑то оксфордском пабе, смотреть ей тоже незачем — только лишнее напоминание, что ее‑то там как раз и не было. В то утро она проснулась, словно у нее на шее висела тяжелая гиря. Так она и таскала эту гирю на уроках химии и геометрии, а потом всю большую перемену. Особенно гадко было, когда в столовой мальчишки из футбольной команды исполнили шуточный вариант песенки «С днем рожденья тебя» в честь неудачливого нападающего Лукаса Хейворда. Под конец этого ужаса Хедли с удивлением заметила, что от крекера, который она держала в руке, осталась только кучка крошек.

Не требовалось никаких иллюстраций, напоминающих: ей больше нет места в папиной жизни.

Но именно отец первым заметил, что она стоит у дверей. Хедли была готова почти ко всему: к злости — в ответ на ее бегство, к досаде — в ответ на ее опоздание, к облегчению — от того, что она цела и невредима, — но к тому, что она увидела, Хедли была не готова. Папа смотрел на нее каким‑то беззащитным взглядом, словно просил прощения.

И тут ее охватило отчаянное желание, чтобы все было иначе. И это совсем не походило на чувство горечи или обиды. Было так, будто желаешь чего‑то всем сердцем.

Хедли и не знала раньше, что можно тосковать по человеку, когда он находится в двух шагах от тебя. Но все было именно так: она едва не теряла сознание от тоски. Ей вдруг показалось чудовищно глупым, что она так долго и старательно изгоняла отца из своей жизни. Глядя на него сейчас, Хедли никак не могла отогнать мысли об отце Оливера, о том, что потерять человека можно куда более страшным образом, и вот это действительно непоправимо.

Она раскрыла рот, но не успела произнести ни слова — ее перебила Шарлотта:

— Ты пришла! Мы так волновались!

В соседней комнате разбился бокал. Хедли вздрогнула. Она стала центром всеобщего внимания, и стены, оклеенные обоями в цветочек, словно надвинулись на нее.

— Ты осматривала город? — Шарлотта спросила с таким искренним интересом, что у Хедли снова больно сжалось сердце. — Ну как, понравилось?

Хедли еще раз оглянулась на папу. Видно, что‑то отразилось у нее на лице, потому что папа вскочил — он сидел на подлокотнике Шарлоттиного кресла.

— Все нормально, детеныш?

Можно было бы покачать головой в ответ. И плечами пожать. Но неожиданно для нее самой из горла Хедли вырвался всхлип, лицо ее сморщилось, и слезы обожгли глаза.

Дело не в гостях и не в Шарлотте. Даже не в папе. Просто слишком странным и удивительным был весь этот день. Никогда еще такой небольшой промежуток времени не казался ей столь бесконечным. Прошло всего лишь несколько минут, сцепленных друг с другом, словно бусы, нанизанные на нитку, но Хедли прекрасно понимала, как легко эти минуты могли сложиться в часы, часы — в месяцы, месяцы — в годы… А она чуть не потеряла нечто невероятно важное, чуть не отдала это безжалостному течению времени.