Статуи никогда не смеются
Шрифт:
— Соедините меня с кабинетом товарища Албу, — послышался голос Суру.
«Значит, конверт обнаружен. Теперь выхода нет». Он прислонился лбом к холодной стене, и его бросило в дрожь. Долго смотрел в пустоту, потом вдруг заметил, что на полу валяется газета. Обычно он здесь читал… Ничего этого больше не будет. На мгновение захотелось очутиться подле Мирчи, приласкать его, поправить прядь волос, которая все время спадала мальчику на лоб; почему-то вдруг вспомнился рождественский вечер, когда ему попало от отца за то, что он украл конфеты с елки. В тот вечер он поплакал и, прежде чем уснуть, попросил бога
«Боже мой, почему я не захватил револьвер?»
— Петре, где ты?
Никакого ответа. Суру постучал в комнату:
— Петре, ты здесь?
— Его здесь нет, — послышался голос жены Бэрбуца. Потом она появилась на пороге и обвела кухню удивленным взглядом. — Он был в кухне. — Она хотела вернуться в комнату и еще раз повторила — Он был в кухне. — Потом подошла к уборной и открыла дверь. Пронзительно закричала, как будто ее резали, и повалилась на пол.
Суру подскочил к ней, чтобы поднять, взял за плечи и тогда только увидел ноги Бэрбуца: они висели над унитазом.
Глава XVIII
1
Марта на ходу спрыгнула с трамвая. «Вот бы увидела мама Елена…», — подумала она. Потом большими шагами направилась к углу. Дул легкий ветерок, иногда он вдруг обдавал холодом, он нес из-за Муреша наводящий грусть запах опавшей листвы и привкус влажного, сочного чернозема. Марта быстрым движением расстегнула воротник пальто. Заспешила. Было еще рано, но она привыкла спешить. Сперва она торопилась из-за Георге, который непрерывно ее поучал. Теперь ей нравилось, хотя она себе в этом и не признавалась, чтобы видели, как она торопится, знали бы, что она очень занята. Ей надо было проверить станок и отдать статью в молодежную стенгазету. Она прошла через большие ворота, на арке которых висел лозунг:
НАША ФАБРИКА — КРЕПОСТЬ ДЕМОКРАТИИ.
За воротами высились фабричные трубы, их было семь.
Марта шла, опустив голову, прядь волос спадала ей на лоб. В дверях ока с кем-то столкнулась. Вздрогнув, подняла глаза. Узнала инженера Раду Дамьяна, которого девушки в цеху называли простофилей. Он тоже испугался, слегка покраснел. Марте захотелось засмеяться, но она сдержалась.
— Простите, — пробормотал он. — Я… я хочу сказать… — Он и сам хорошо не знал, что хотел сказать.
— Ничего! — Она с серьезным видом поздоровалась с ним. — Доброе утро, товарищ Дамьян! — и почему-то вдруг побежала в комитет Союза коммунистической молодежи.
Дамьян долго смотрел ей вслед. Задумался. Поежился, хотя было совсем не холодно. Чувствовалось, что дождливая и туманная осень затянется до декабря. Потом он вдруг очнулся и увидел, что все еще стоит на том же месте. Вахтер поздоровался и сказал тихо, как будто поверял нечто совершенно секретное:
— Здорово там собирают станки, товарищ Дамьян! Вы еще не были?
— Нет, сейчас иду.
Он
В первые дни он не знал, где встать, куда сесть, все словно боялся сделать неловкое движение, что-то разбить. А теперь часы пролетали быстро, и, только услышав вой сирены, он чувствовал, что проголодался. И даже жалко было прошедшего дня, такого же, как и все предыдущие, но в то же время полного чего-то нового; тем более, что по вечерам он скучал. Ходил на берег Муреша, хотя влюбленные пары нагоняли на него грусть. Долго смотрел вслед каждой девушке, следил за грациозной и независимой походкой, чувствуя, как стучит в висках кровь.
Откинувшись на спинку скамьи, он мечтал. Когда становилось прохладно, не спеша прогуливался по широкому бульвару с сигаретой во рту. Иногда останавливался перед витриной магазина, представляя себе, какой двубортный костюм он сошьет из этого синего сукна. Домой возвращался поздно. По пути, поужинав в ресторане, снова начинал с некоторой досадой думать о Марте Месарош, о ее жизни, об уюте, царящем в ее доме, и содрогался при мысли, что опять надо возвращаться к госпоже Докии, у которой он снимал комнату.
Вчера он получил письмо от матери из Констанцы. В нем были все те же советы, которые она давала с тех самых пор, как ему исполнилось шестнадцать лет: много не кури (это вредно для легких); потеплей одевайся (осенью погода обманчива); выбирай себе друзей осторожно; не ложись слишком поздно спать; не читай во время еды; честно выполняй свой долг; будь серьезным; не трать зря деньги и тому подобное.
Он подумал о своей матери, представил ее себе и растрогался. Ей еще год до пенсии. Надо бы привезти ее сюда: им лучше будет вместе. Ведь они всегда понимали друг друга, если не считать того года, когда мать преподавала в пятом классе. Тогда она ставила ему самые низкие баллы, хотя Раду шел по-латыни одним из первых. Только чтобы не подумали, что она ему покровительствует. Да и дома в тот год они не беседовали о том, что происходило в классе, как делали это обычно.
Он ответил на приветствие рабочего и вошел в прядильню. Здесь словно шел снег. Медленно и спокойно, как в тихий зимний день.
Такое же впечатление произвел на Раду Дамьяна прядильный цех в тот день, когда он вошел сюда впервые, и с тех пор это впечатление не менялось. Работницы в клетчатых халатах и красных косынках быстрыми движениями ловких рук перебирают тысячи нитей: связывают, натягивают, раскручивают длинные, бесконечные нити из гигантского жгута, тянущегося, как ковер, до чесальни. Солнце с трудом пробирается среди станков, играет на ремнях трансмиссий, и порхающие в воздухе шаловливые хлопья кажутся еще белей.