Ставка больше, чем мир
Шрифт:
– Да. Не доезжая Твери пересеклись. Он с императором германским посетил наших раненых адмиралов и остальных моряков. А я даже имел честь быть удостоенным персональной беседы без свидетелей. От чего бедный Александр Иванович извелся весь.
– А что вы хотите? Он шестой месяц как возглавил охрану императорской семьи. А тут – нате вам. Подряд: эсеровская каналья Рутенберг под жупелом прохиндея расстриги… Никогда себе не прощу, что поддержал его тогда!.. А после, и двух недель не прошло – «картечное» водосвятие. И если с первым разобрались, слава богу, не допустив, то вот с пальбой по Иордани, увы. Фредерикс бедняга две недели в кровати провел. Хорошо хоть его Банщиков своим новым лекарством пользовал. Картечину из ляжки извлекли
В этот момент дверь открылась, и вошел дежурный офицер с подносом.
– Вот спасибо, Игорь Андреевич! Да, сюда прямо ставьте, в подстаканниках же. Все равно свободного стола не найдем… Переезд – это, считай, половина пожара. Могу, кстати, еще варенья вишневого предложить. Из Владимира привез. Из черной вишни. Здесь такая не растет, к сожалению. Сыро для нее слишком. Угощайтесь. Это теща моя ненаглядная варила. Только давайте прямо тут, на подоконнике, а то, не ровен час, на бумаги капнем, не хорошо будет… Понравилось? А знали бы вы, как мне за эту вишенку повоевать пришлось!
– Замечательное варенье, Сергей Васильевич. Можно сразу полбанки съесть. Но в каком же смысле и с кем вы за него сражались?
– В самом прямом огнестрельном смысле. Дрозды-с! Ни дна бы им, ни покрышки! – улыбнулся Зубатов. – Фунта три дроби извел, а все одно, поклевали изрядно. Умные и нахальные. Дождутся, когда людей нет поблизости, и стаей налетают. Я уж и из засады их стрелял, и пугал разных три штуки поставил. Один черт, треть урожая – им. Хитрющие, холеры, как наши разлюбезные социал-демократы… Нам ведь, Василий Александрович, неделю назад передали от ведомства Плеве весь политический сыск. И внутренний, и заграничный. По счастью, он не успел разогнать всех тех, с кем я работал. Меньщиков и Медников, например, замечательные специалисты. Я их еще в первое мое пришествие в столицу с собой из Москвы забрал. Ну, и Спиридович, конечно. Он перешел к нам со всем хозяйством, поскольку все множество задач по охране их величеств и персон первой величины тоже отнесено к нашей компетенции. Говорят, буйствовал господин министр внутренних дел изрядно. Но государь остался непреклонен: вся эта работа должна быть сосредоточена в одном месте. В одних руках. И руки эти, Василий Александрович, вот они – наши с вами. Вас он лично предупредил уже, не так ли?
– Да, Сергей Васильевич. Только не конкретизировал, что именно мне предстоит делать. Кстати, людей моих тоже разместили нормально. А «столичные», те, кто по родным домам да знакомым разъехался, все предупреждены, что завтра в одиннадцать сбор по этому адресу. Так что поутру всех вам представлю. За исключением шестерых моих артурцев – «спецов», которых я оставил Спиридовичу. На всякий пожарный случай.
– Славно. А вот по конкретике вашей службы давайте так: сначала я вам покажу нашу структуру на бумаге. Объясню, если что нужно по отдельным направлениям. Где уже подобраны люди, где еще нет. И обменяемся мнениями. Может быть, вы мне что-то подскажете? Или я поясню, если недопонимание какое у вас возникнет. Кстати, заранее предупреждаю. Моей самодеятельности тут немного. Не удивляйтесь, но, как я понял, на девяносто процентов эта структура отрисована самим государем. И я, хоть и собаку съел в Москве на этих делах, был поражен, насколько логично и разумно видит наши задачи император.
Сдвинув бумаги, лежавшие перед Василием, на угол стола, Зубатов извлек из сейфа в углу два склеенных листа писчей бумаги, на которых была тщательно разрисована тушью структурная схема Имперской службы Секретного приказа. Схема, лишь в мелочах отличающаяся от карандашного наброска, переправленного им в Питер Вадику в секретной почте полгода назад…
Два часа обсуждения различных оргвопросов, обеспечения режима и самого понятия гостайны, нюансов работы под прикрытием, печальной необходимости политических устранений
Судя по всему, и Сергей Васильевич был под впечатлением от глубины восприятия Балком проблем и поразительных по неожиданности вариантов их решения. Зубатов азартно, но безупречно логично спорил, сыпал аргументами и контраргументами, отстаивая свое мнение, увлеченно чертил новые варианты на отдельном листке, заставляя Балка прорисовывать логические связи так, как их видел сам Василий…
Но вот, неожиданно для собеседника, Зубатов вдруг встал и прошел к большому шкафу в «аппендиксе» кабинета, отгороженном матерчатой ширмой.
– У меня тут диван стоит. Так уж получается, что часто здесь ночую. А первый месяц так и почти безвылазно тут сидел. Как медведь в берлоге. Ага, вот они… Хочу я предложить вам по рюмочке «Мартеля» за знакомство. Не откажетесь?
– Да с удовольствием. Только тогда и загрызть бы чем.
– Есть и закусочка какая-никакая, кроме варенья. Только вот вместо хлеба просвирки одни остались, устроит?
– Вполне. Грешить так грешить.
– Стало быть, за знакомство.
Коньяк, приятно согревая, растекся по телу.
– Василий Александрович, знаете, я, честно говоря, даже не предполагал, что смогу встретить столько логики и глубинного понимания сути наших задач в таком молодом человеке, как вы.
– Да полно вам, Сергей Васильевич, вся логика-то из схемы этой проистекала.
– Как насчет логики из схемы, не знаю… Но в вашем лице ожидал увидеть совсем иного человека. Героя – да. Сорвиголову, готового ради императора в одиночку штурмовать вражескую столицу – да. Гвардейского офицера и друга великого князя, свысока взирающего на еще недавно опального шпака, которого императору заблагорассудилось впихнуть в это кресло – да. «Логика из схемы»? Ответьте-ка мне, мой дорогой капитан: а схемка эта самая не ваших ли рук дело?..
«И взгляд… Глубокий. Внимательный. Оценивающий… Глаза в глаза. С такой бесподобной, запрятанной в самую глубину, хитринкой матерого хищника, знающего, что добыче уже никуда не улизнуть… Черт! А как он меня бесподобно расколол! А я-то, старый дурень…»
– Что ж. Молчание знак согласия, нет?
– Ну, как вам сказать…
– А и не надо ничего говорить. Просто мне, по роду работы, приходилось разных людей видывать, Василий Александрович. По большей части людей неординарных, талантливых. Но лишь дважды жизнь сводила с людьми гениальными. Теперь, судя по всему, – уже трижды. И не стоит скромничать. Когда я был переведен в столицу из Первопрестольной, тоже на сходные темы рассуждал. Однако же настолько стройной и логичной системы в голову не пришло. При этом опыт мой и ваш нечего сравнивать. Но ведь и другим тоже не удалось! А головы-то светлые думали. Сейчас, на это глядя, просто диву даюсь: как можно было два и два не сплюсовать. Однако ж не сложилось… За вас, мой дорогой. Я счастлив, что Николаю Александровичу посчастливилось обратить на вас внимание.
– Тогда уж, позвольте Сергей Васильевич, правильнее будет – за императора!
– За императора… Да, кстати, Василий Александрович, простите, чуть не запамятовал. Вам ведь для оборудования гимнастического зала будут нужны спортивные снаряды?
– Безусловно.
– Чтобы вам время не терять, Игорь Андреевич вырезки сделал, так что все, что в Питере продается, у него на карандаше. Отметьте только… А, вот он и сам заглянул, мы его и попросим сейчас!
– Сергей Васильевич, простите, но велели сразу доложить. Медников вернулся.