Ставка больше, чем мир

Чернов Александр Борисович

В тот вечер оба иностранца заявились к гостеприимной графине в цивильном. Безупречно отутюженные костюмы, лакированные туфли, бабочки на крахмальных манишках, тросточки. Но все же армейская выправка чувствовалась в этих миниатюрных, желтолицых, приветливых молодых людях с первого взгляда.

Пара фраз на тайском, заученных Катей при помощи брата, многих из собравшихся удивила, однако оказалась совершенно лишней: принц говорил по-русски свободно и практически без акцента. Вскоре выяснилось, что ее хорошее знание английского и французского, чем Катюша вполне обоснованно гордилась, почти не уступает таковому у Чакрабона – так звали ее нового знакомого, но вот с немецким, китайским

и японским… Тут у Кати не было шансов. Молодой отпрыск королевской семьи Сиама и слушатель курсов российской академии Генштаба свободно владел семью языками, если считать вместе со своим родным!

Явно заинтересовавшись высокой и грациозной девушкой, чья чуть насмешливая, но обаятельная улыбка, ясные, светло-голубые глаза под бровями вразлет и милая ямочка на подбородке были обрамлены тяжелыми русыми косами, изящно уложенными в высокую прическу, принц ворковал без умолку.

Лишенный всякой родовитой надменности или снобизма, начитанный, остроумный и общительный, он сразу ей понравился. Но, правда, поначалу, как интересный собеседник и кладезь информации о Востоке, куда Екатерина уже собиралась: она вскоре заканчивала курсы сестер милосердия, после чего ее ожидали санитарный поезд и дорога в далекую Маньчжурию. Туда, где почти четыре месяца грохотала, отнимая молодые жизни, Русско-японская война…

Во время их третьей встречи Чакрабон неожиданно пригласил ее в Мариинку. На балет, где ожидалось присутствие императорской четы. Но Екатерина была вынуждена вежливо отказаться, заявив пораженному воздыхателю, – а в том, что интерес у молодого человека к ней не мимолетный, она уже разобралась, – что послезавтра уезжает на театр военных действий, в Мукден. И поэтому, к сожалению, не может принять столь лестного для себя предложения. По уважительной причине, как она смеет надеяться.

Перед расставанием, несмотря на то, что за Чакрабоном, как, собственно, и почти за каждым молодым лейб-гвардейским гусарским офицером, давно закрепилась репутация повесы и ловеласа, ждать его писем и отвечать на них Екатерина не отказалась. Что-то особенное разглядела она в глубине этих темных, раскосых глаз…

Катя не знала еще, как будет упрашивать государя безутешный принц отпустить его в Маньчжурию с полком гусар Ольги Александровны, какие письма напишет великому князю Михаилу, умоляя его вызвать к себе, хоть адъютантом, или хотя бы обеспечить санпоезду Екатерины минимальный риск во время боевых операций. Как добьется такого обещания от военного министра Сахарова.

Но человек предполагает, а господь – располагает. Во время Первого Ляоянского чистилища никто в Мукдене не думал, кого и где нужно особенно беречь. Враг наступал и дрался отчаянно, не считаясь с потерями. Наши стояли насмерть. Раненых нужно было вытаскивать из-под пуль, шимоз и шрапнелей. Раненых нужно было вывозить. Раненые шли потоком. И русские, и японцы…

* * *

И вот наконец пришел этот день! Все теперь позади. Война, кровь, слезы. Смерть последних двух воинов в их эшелоне – поручика и флотского кавторанга – тех, кого все-таки костлявая отняла, кого они не смогли довезти…

Его она уже видела, они даже успели обменяться взглядами. Он – в свите великого князя Сергея Александровича и его супруги Елисаветы Федоровны, которые вместе с высоким и дородным старшим братом генерал-губернатора Первопрестольной, генерал-адмиралом Алексеем Александровичем, ожидали прибывающих на перроне. Государыни вдовствующей императрицы Марии Федоровны, под чьим патронажем формировался их санитарный поезд, среди встречающих не оказалось. Похоже, что слухи о ее

болезни находили свое подтверждение…

Стоят вдоль платформы караулом гвардейцы. С примкнутыми, сверкающими на солнце штыками. Где-то подальше, в стороне вокзала, играет марши духовой оркестр, толпятся почетные гости и встречающие. Брата Мишеньки не видно.

Но все равно – пока суета. Нужно передать пациентов на попечение представителей лучших столичных лечебных заведений и родственников раненых, оформить все бумаги. Потом отчитаться перед начальником поезда, получить разрешение, проститься с врачами и девочками, условиться о встрече с подругами – Верочкой Гаршиной и Раечкой Белой, забрать вещи… и на какое-то время – свобода!!! И он – ее маленький принц…

Она торопливо проходила мимо великокняжеской свиты обратно в сторону своего вагона – молоденький лейтенант с «Аскольда» в спешке встречи с родителями умудрился забыть не только костыль, но и свой наградной серебряный портсигар, когда внезапно натолкнулась на этот взгляд.

«Сестра милосердия? Она – не из наших. Одна? Никого не встречает? И почему-то муфточка на руках? И этот решительный шаг, прямо к Сергею Александровичу. И к ее принцу… Браунинг?! Ах ты, СУКА!!!»

Она не слышала хлопков пистолетных выстрелов, не чувствовала, как пули входят в тело. Только толчки. В висках гудело и ухало много сильнее. Как сквозь вату издалека – крики и шум… небо покачнулось… и последнее, что врезалось в ее память: с каким-то сладострастным, первобытным чувством удовлетворения, изо всех безумных сил, кулак впечатывается прямо между этих ненавистных глаз!..

Все остальное: арест лишившейся чувств террористки; ее собственный путь до операционного стола, сначала на руках Чакрабона и великого князя, зажимавшего ей раны в боку и на плече; шок у всех окружающих, когда стало известно, что в корсете покушавшейся были аккуратно зашиты несколько фунтов взрывчатки, способной уложить на месте человек двадцать вокруг, и девица-убийца не смогла привести адскую машину в действие лишь по причине шока и обморока, отягченного переломом носа…

Все это Катюша узнала спустя четыре дня. Два из которых она находилась между жизнью и смертью.

* * *

Верочка, грациозно соскользнула с постели, на цыпочках подбежала к зашторенному окну и, осторожно выглянув в щелочку между между тюлем и бархатом, на пару секунд замерла, округлив глаза от изумления. После чего эмоционально всплеснула руками и возбужденно затараторила:

– Вась! Васенька. Просыпайся же, скорей! Нет… ну, ты посмотри только! Сам государь регент пожаловал, да не один, а еще и со своими офицерами. Просыпайся давай! Точно ведь – по твою душу… Ах, а мы только к Катюше съездить собрались! И что они в такую рань, воскресенье же? Господи, а нам и встретить таких гостей нечем. Что делать будем, а, Вась?

– Верунчик, не суетись… встаю уже. Который час, кстати?

– На часы-то посмотри, скоро половина девятого…

– Угу… ох, счастье мое, с добрым утром. Солнышко мое рыженькое… – Василий начал выбираться из кровати.

– Не подлизывайся, соня. И хватит на меня пялиться уже. Царь у ворот!

– Во-первых, я тебя люблю. Ни фига он не царь, это – во-вторых… А в-третьих, «двое из ларца» и их бойкие женушки на такие случаи специально мной проинструктированы. Так что Мишаню внизу у дверей никто мариновать не будет, не волнуйся, душенька. Чаю с дорожки точно предложат, – рассмеялся Василий, потянувшись и запахивая халат. – Я сейчас быстренько облачусь и спущусь к нему, а ты давай-ка, спокойно приводи себя в порядок и приходи, амазоночка моя.