Ставка больше, чем жизнь
Шрифт:
После ухода Вонсовского Лехсе тяжело опустился в кресло напротив Клоса.
— Для меня вопрос ясен. Теперь я понял, что искал Рейнер в охотничьем домике на следующий день после ареста Вонсовского. Благодарю тебя, Ганс, за то, что ты вовремя помешал ему изъять эти документы.
— Просто не верится, — сказал Клос, — чтобы оберст Рейнер был предателем.
— Ты еще молод, Ганс, а я старый полицейский. Факты говорят за себя. Мы не должны поддаваться сентиментальности.
— Ты прав, но не знаю, как теперь поступить. Ведь я должен сообщать Рейнеру
— Предлагаю отстранить Рейнера от участия в следствии, — ответил Лехсе. — Доложим Дибелиусу, пусть решает.
— Да, — сказал Клос, — теперь дело за Дибелиусом. Хотя не знаю, должен ли я сообщать ему все. Я имею в виду эту историю с долларами. Я верю, Адольф, что, когда ты проник в тайник, там было пять тысяч. Но Вонсовский утверждает, что десять. Я должен говорить правду.
Лехсе, ерзая на кресле, умоляюще смотрел на Клоса.
— Среди бумаг Вонсовского, — продолжал Клос, — я нашел также вот эти расписки. — Через широкий письменный стол он пододвинул их Лехсе. — Подпись на всех расписках идентична, кажется, она мне знакома.
— Это подпись Дибелиуса, даю слово! — ахнул Лехсе. — Подожди, ведь это же долговые расписки. Шесть тысяч марок, — прочитал он вполголоса, — двадцать тысяч злотых. Это невозможно!
— Ты удивлен?
— Теперь мне понятна просьба Дибелиуса, с которой он обратился ко мне еще в начале следствия. Вот почему он стал таким вежливым и обходительным. Значит, он действительно был должником Вонсовского. Слушай, Ганс, я не понимаю только одного: он же должен был помнить об этих долговых расписках. Почему же тогда он арестовал Вонсовского? Мог просто застрелить его там, на месте. К чему он вызывал меня?
— Не забывай, что граф вращался в высших кругах общества. И не так-то просто было убрать его потихоньку. Кроме того, ты же сам мне говорил, что Дибелиус был тогда пьян. А может быть, рассчитывал на то, что, не выпуская дела из своих рук, вернет долговые расписки и никто о них не узнает. Не случайно же на вилле в Жолибоже его сотрудники тщательно осматривали стены и вскрывали пол в поисках тайников. Так же основательно обыскивали и особняк в Вонсове, только, на счастье, я оказался там первым. Видишь, Адольф, я предчувствовал все это и на всякий случай не включил этих расписок в протокол следствия. Надеюсь, ты не в обиде на меня. Теперь я отдаю их тебе, делай с ними что хочешь. Полагаюсь на твой опыт. Если решишь подать рапорт на меня за укрытие вещественных доказательств…
— Не беспокойся, Ганс, рапорта не подам, должен буду обратиться к рейхсфюреру.
— В обход служебным правилам? — спросил с беспокойством Клос. — А если мы ошибаемся? А если подписи Дибелиуса подделаны? Вдруг по не известным нам причинам Вонсовский просто солгал? Что тогда?
— Почему он должен лгать?
— Не знаю, — беспомощно развел руками Клос. — Его показания уличают высокопоставленных офицеров.
— Они признались, все признались, — рассмеялся Лехсе, — а ты еще в чем-то сомневаешься.
— Да, — сказал тихо Клос, — они признались.
Глядя
— Видимо, действительно нет другого выхода, — сказал громко Клос.
Зазвонил телефон. Лехсе поднял трубку. С выражением безграничного удивления положил ее на место.
— Звонил Дибелиус. Потребовал, чтобы мы оба сопровождали Вонсовского в камеру предварительного заключения абвера. Ты что-нибудь понимаешь?
— А ты? — ответил Клос. — Советую проверить, заряжен ли твой пистолет.
Эсэсовец вытянулся, увидев пропуск, предъявленный обер-лейтенантом Клосом, другой открыл перед ним тяжелые дубовые двери. Он оказался в большом зале. Вдоль колоннады стояли неподвижные, как статуи, эсэсовцы в стальных шлемах, с автоматами, готовые немедленно открыть огонь.
Штурмбанфюрер в черном мундире еще раз внимательно осмотрел его пропуск, что-то сверив с листком бумаги, который держал в руке.
— Все правильно, господин обер-лейтенант, — сказал он, — прошу сдать оружие. Пожалуйста, проходите дальше. Все это займет немного времени.
Клос подал ему кобуру с пистолетом и в сопровождении эсэсовца прошел в большой зал без окон. Простые колонны серого мрамора вдоль стен, темный гранитный пол, на центральной стене — черный орел, держащий в когтях свастику. Все это напоминало больше гробницу, чем приемный зал. Все присутствующие, вызванные для вручения наград, молчали.
Клос сел около майора с повязкой на голове. Еще раз мысленно перебрал в памяти все последние события, которые привели его в этот зал, где через несколько минут кто-то из гитлеровских руководителей приколет к его мундиру Железный крест.
Когда Клос решил сделать оберста Рейнера причастным к делу Вонсовского, он почувствовал нечто вроде угрызений совести, хотя не питал никаких симпатий к своему шефу. Информации Центра о его «подвигах» в Греции было достаточно, чтобы не церемониться с этим элегантным и благовоспитанным оберстом. А через два часа он уже совсем не чувствовал к нему жалости: ведь именно он, Рейнер, отдал приказ убить его и Лехсе…
Сценарий был подготовлен в спешке, предлог шит белыми нитками, а спектакль разыгран неточно.
Заняли места в тюремной автомашине: Лехсе — в кабине рядом с шофером, Клос с Вонсовским и двумя эсэсовцами — в крытом кузове. Выглянув в заднее окошко, Клос увидел следующий за их машиной полугрузовой «опель» с жандармами. Все стало ясным: если «опель» «затеряется» — это будет означать, что их решено уничтожить. С самого начала Клос считался с этой возможностью, ибо, находясь в самом центре событий, узнал слишком много и был опасен для своего шефа.