Ставка на бандитов

Доренко Виктор

Посчитав, что приличия гостеприимства соблюдены, Монах перешел к главному.

— Я вот по какому поводу хочу с тобой перетереть. Мне рассказали, что у тебя возникли какие-то проблемы с Вадимом Стародубцевым. Это правда? — Авторитет пристально уставился на собеседника.

Зеленцов, доставая из кармана пачку сигарет, задумался.

Он не был готов к такому повороту разговора, и ему требовалось время, чтобы подготовить ответ. Наконец, натянуто улыбнувшись, Дюк произнес:

— Да, действительно, это так. Не знал, что тебе и об этом известно. Если не

секрет, откуда?

— Какие от старых корешей могут быть секреты, — поспешно ответил Фомин, — мне об этом рассказал сам Вадим.

Зеленцов на миг опешил, чего-чего, а такого оборота событий он никак не предполагал.

Монах, поняв ход его мыслей, неторопливо продолжил:

— Ты, наверное, не в курсе того, что между нами произошло? Так вот, этот гаденыш, — пахан умышленно отозвался о Стародубцеве неуважительно, — встал у меня поперек дороги, и я посоветовал ему раствориться.

Далее Фомин пересказал приятелю события прошедших суток, делая особый акцент на непорядочность Вадима по отношению к нему, к законнику Монаху.

Когда рассказчик дошел до похищения сестер, Дюк не выдержал и зло выпалил:

— Сука!

Впрочем, вор-авторитет, никак не отреагировав на реплику, посвящал Зеленцова в дальнейшие подробности случившегося.

Закончил свое повествование Монах так:

— Хотя он и оказался по отношению ко мне негодяем, я все же ему верю, он не брал этих денег. Тем более что Бур, принимая бригаду, имел возможность убедиться — никто из старших не знал о твоей с Заикой деятельности. Значит, Ступнин кроил от своих, как последняя крыса, и наверняка хотел швырнуть и тебя. Но получается, что даже мертвый он смог сбить прикуп на своего бывшего корефана.

Выслушав длинную речь Фомина, Дюк пытался понять, к чему тот клонит, и вдруг до него дошло: раз бригада теперь в руках у Бура, а значит, и Монаха, он ничего не сможет получить. И если он все-таки решится на боевые действия, ему придется воевать с Монахом. Такой оборот событий Зеленцова не устраивал, но и терять пять миллионов долларов он не собирался.

— Значит, говоришь, Вадим не брал этих денег? — угрюмо спросил Дюк. — Но тогда кто их взял? Я же не могу позволить, чтобы меня кинули как последнего лоха?

Фомин тяжело вздохнул.

— Я думаю, надо искать счета Заики или тех людей, с кем он имел дело. Бур тебе в этом поможет.

— Послушай, Валера, — нетерпеливо перебил говорящего Зеленцов, — мне не помощь нужна, а «лавэ».

— Так что ты предлагаешь? — Голос пахана стал твердым, а глаза жесткими. Хочешь, чтобы я сейчас достал из кармана пять лимонов баксов и выложил перед тобой? Может, ты думаешь, что сам я взял эти бабки?

— Нет, — поспешно ответил Дюк, — но раз Бур принял дела от Вадима, значит, тем самым он принял на себя и все его долги. Я не прошу лишнего. Моя доля составляла ровно половину. Вот пусть Бур и отдаст мне доляху, а «капуста» со временем найдется…

— Когда найдется, тогда и поговорим на эту тему, — зло прервал говорящего Монах, — а пока нечего зря метлой махать. Или ты не веришь моему слову?

Зеленцов

не выдержал тяжелого взгляда пахана и отвернулся. Фомин продолжал:

— Что-то я тебя не пойму, Лелик. Ты же всегда считался нормальным пацаном, или у тебя совсем от этих денег крыша съехала? Ты мне делаешь предъяву? Хорошо, — Фомин потянулся за папиросой, — на днях состоится сходняк, вот и пусть нас с тобой рассудят люди.

При упоминании о предстоящей сходке Дюк внутренне сжался, втянул голову в плечи, но вдруг какая-то непонятная, неведомая сила заставила его необдуманно высказать:

— До фонаря мне вся эта ваша сходка.

После этих слов Зеленцову действительно все стало безразлично, кроме потерянных денег.

— Наша? — зловеще переспросил Монах, недобро нахмурившись.

Его лицо стало непроницаемым, взгляд приобрел суровое выражение, а глаза сузились, превратившись в две маленькие щелочки.

Приподнявшись из-за стола, Фомин брезгливо посмотрел на Дюка и сквозь зубы процедил:

— Мне не о чем с тобой базлать. Ты скурвившаяся тварь, а не блатной. Для тебя понятия воровской чести не существует, потому что ты ничего в жизни, кроме барыша, не ценишь. С этой минуты ты для меня только барыга, лох и сука.

По коже Дюка пробежал холодный озноб. Он испугался за свою жизнь.

Монах, будто прочитав его мысли, пренебрежительно сказал:

— Да не трясись ты, как последний пидер под шконкой! Ты пока мой гость, а я не шерсть голимая, чтобы забывать о «понятиях». Иди, — пахан властно указал Зеленцову на дверь, — но запомни, после сходки любой порядочный блатной посчитает за счастье воткнуть острую пику в твое поганое нутро.

Дюк торопливо поднялся и, не оглядываясь, поспешил к ожидавшей его машине. Сорвавшись с места, джип покинул просторный двор дачи, устремляясь в сторону Рублевского шоссе.

Через день после того разговора Монаха провожали в аэропорту Домодедово — он вместе с поправившимся Музыкантом и Брюсом улетал в Екатеринбург.

Сопровождавший их Бур с многочисленной охраной стоял у входа на регистрацию и грустно смотрел на пахана.

Фомин, перехватив взгляд товарища, весело произнес:

— Не кисни, Рома. Всего на три дня летим, не успеешь обернуться, как вновь увидишь наши надоевшие рожи.

Криво ухмыльнувшись, новоиспеченный пахан только протянул:

— А может, возьмете меня с собой вместо Музыканта? Ему здоровье надо поправлять, а не по самолетам шастать.

Музыка в тон приятелю ответил:

— Не собираюсь я нигде шастать. Присяду в кресло, посажу на колени фартовую стюардессу и начну поправлять пошатнувшееся здоровье.

— Чтоб тебе одни стюарды достались или какая-нибудь мымра с прыщавым носом и сиськой на голове, — с притворной злобой огрызнулся Бур.

Все весело рассмеялись этой импровизированной шутке. А когда Фомин протиснулся в узкий проход и протянул билет и паспорт грузной женщине в синей форме Аэрофлота, занимавшейся регистрацией пассажиров, Бур вдогонку крикнул: