Ставка на проигрыш
Шрифт:
– Почему?
– Тебя «прокачивали». Тебя и всю ситуацию в целом.
Входная дверь флигеля распахнулась, и к нам вошел неизвестно чем довольный Палыч. (Не иначе через замочную скважину подслушивал.) Победно блеснул очками и поинтересовался:
– Ну, закончили переговоры на высшем уровне?
– Закончили, – буркнула я и по-наполеоновски сложила руки на груди. – Валяйте. Инструктируйте, что мне дальше делать?
– А ничего, – довольно хрюкнул Палыч. – Жить, как и прежде.
– Они сами на тебя выйдут, Софья, – мягко добавил Михаил Николаевич. –
Насчет хвоста и пистолета – это перебор. Мне бы только пестик с одним патроном. Застрелиться.
Накрылась твоя свадьба, Сонька, большим шпионским тазом. Жену – двойного агента Туполев не заслужил.
Так что будь порядочной девушкой и скажи – нет.
Вот мама-то поплачет!
И я вместе с ней.
Но наказания без вины не бывает.
Назар Савельевич был сыт, благодушно-вальяжен и слегка пьян. Запах хорошего парфюма перебивали ароматы коньяка и сигар, кожаная обивка салона «мерина» приятно поскрипывала, достойно аккомпанируя довольным речам:
– Поездка сложилась на удивление удачно. Я имею в виду, круиз в целом. – Потом заметил во мне грусть и, потрепав по руке, добавил: – Ты мне приносишь удачу. N сделал мне интересное предложение…
«Ага, – проскочило в голове, – кто бы сомневался. Ты поработай с мое в разведке, тебе еще не то предложат. Я только два дня в тайных агентах, а на любимого предложения уже как медали сыплются…» И под впечатлением от этих мыслей брякнула:
– Слушай, а этот N, случайно, не из бывших комитетчиков?
– Нет, – рассеянно отозвался Назар. – Он из другой конюшни. Комсомолец.
– А-а-а, – пропела я и, вздохнув, мысленно добавила: «Значит, стучал. От души и по-партийному».
Настроение было паршивое, и вид Тараса Нестеровича, прогуливающего под ручку Стеллу на верхней палубе, испортил его окончательно. Взгляд Тараса изучал, я улучила секунду и показала ему язык. Под защитой осыпанного медалями Туполева детские проказы смотрелись глупо, но красноречиво.
На ужин я пошла одна. Савельевич уселся за компьютер беседовать с вассалами по «мылу», и компанию на тот вечер мне составили Марченко, два хохла – киевлянин Вадим и толстяк-молотобоец Игорь Аркадьевич – и оба прибалта. Сидели в баре на носу «Мадемуазели» и говорили об интересном. Хохлы пугали прибалтов антиглобализмом и сытыми бунтами.
– Нам до полной сытости еще лет пятьдесят топать, – отмахнулся атлет-баскетболист Лацис. – И вообще, если в Прибалтике кто и бунтует, так только русские.
– Ассимилируются, – фыркала Инесса Львовна. – Мы не евреи, кровь не ценим.
– Зато прибалты очень ценят, – провокационно вставлял хитрый киевлянин. – Процент недовольных не изменится от температуры крови. Кому-то достаточно для недовольства строем новой машины соседа. Зависть всех заедает…
– А человек вообще странное животное, – вставил Макс Марченко. – Ему простого «хорошо» мало, чем больше имеет, тем ненасытней аппетит.
– Наше общество сплочено понятием общего врага, –
– Российской экспансией, – уточняла Инесса.
– Если угодно – да, – не вполне трезво согласился тот. – И чем дольше у нас этот враг останется, тем меньше вероятности недовольства собственным строем. Сытые бунтуют от скуки, а ваше соседство нам вряд ли скучать позволит.
– Да кому вы нужны! – отмахнулась Львовна.
– Вот! – словно получив доказательство, задрал палец вверх Андрис. – Типичный ответ шовиниста. «Да кому вы нужны». Высокомерие…
– Российское высокомерие сплотит Запад еще лет на двести, – перебила его Инесса. – Скажите спасибо общему врагу…
Народ повысил накал речей и, кажется, собирался переходить на личности. Хитрые хохлы стравили прибалтов и Марченко, потягивали пиво, мня себя рефери.
Я устала от пустой риторики, сказала всем «спокойной ночи» и отправилась в свою каюту. Одиночество и плеск волн за бортом перестали меня пугать, банка пемолюкса, которую я забрала из четвертой каюты еще до ужина, служила мне охранной грамотой и тихонько ехала на юго-запад на дне моего чемодана.
Утром меня разбудил встревоженный голос Туполева:
– Просыпайся. Вставай. Мы сходим на берег. Пакуй чемоданы.
Еще не совсем проснувшийся и всклокоченный, Назар унесся в ванную комнату чистить зубы, я, мало что понимая, накинула пеньюар и ввалилась за ним следом. От недоброго предчувствия у меня легонько замирало сердце, я остановилась за спиной Назара и спросила его отражение в зеркале:
– Что-то случилось?
– Да, – чавкнул пеной Туполев. – В моем офисе будет обыск.
– Как?! – выдохнула я.
Назар быстро прополоскал рот водой, сплюнул и, вытирая подбородок полотенцем, ответил:
– Придут завтра утром. Мне надо быть на месте.
– А с чего ты это взял?! Что обыск будет?!
– Сообщили из надежного источника, – коротко бросил Туполев и ушел к своим чемоданам.
«Круто завернули ребята, – отрешенно подумала я и, стыдливо пряча глазки от моего отражения, принялась чистить мои слишком отточенные шпионажем зубки. – «Сослуживцы», мать их. Коллеги. Доведут любимого до инфаркта. Неужели не могли что-нибудь менее экстремальное изобрести?» Чувство вины росло на мне словно на дрожжах, я рвалась помогать Назару с багажом, лихо паковала чемоданы и пыталась по мере сил унять разыгравшиеся туполевские нервы:
– А может быть, тревога ложная? У тебя надежный источник?
– Раньше сбоев не было, – хмурился Назар, перебирая на столе какие-то бумаги.
– А если он ошибся?
– Ошибся, значит, ошибся, – не особенно вникая в мою трескотню, пробурчал он. – Но поторопиться стоит.
– У тебя в офисе что-то компрометирующее есть?
– В любом офисе при известном усердии можно найти что-либо компрометирующее…
Я не выдержала этих мук, заперлась в моей душевой кабине, включила тонкой струйкой воду и, набрав на сотовом номер подполковника Огурцова, прошипела без всяких «здрасте»: