Ставка на проигрыш
Шрифт:
– Тогда собирайся. Как только «Мадемуазель» причалит, мы сойдем на берег.
Я заперла дверь ванной комнаты, включила воду, связь и, дождавшись ответа Михаила Николаевича, сказала кратко:
– Это я. Где вы меня заберете?
– Попросите шофера остановить у любого магазина. Мы вас подхватим.
И все. Гудки отбоя. Я нисколько не сомневалась, кто расстарался донести до сведения господина N, что Назар Савельевич Туполев конкретно сегодня проплывает вдоль берегов его малой родины. Подполковник Огурцов, прямо-таки отец родной, просчитал все правильно: мои неопытные силы
А может быть, о нашем разговоре с Ваценко ему донесли. Ведь начали мы давно. Это деньги долго по счетам путешествовали…
Сосредоточенно довольный, Назар Савельевич ехал в гости к совершенно, ни с какой стороны не карликовому олигарху, я сидела рядом на заднем сиденье представительского «мерседеса» и чувствовала себя крайне мерзко. Я казалась себе предательницей, обманщицей и подлой лгуньей.
Слов нет, я понимала, Михаил Николаевич при известном желании легко избавит меня от обвинений в глазах Назара. В любой момент. Но вот будет ли от этого толк?..
Назар не простит. Точнее, просто постарается забыть, выкинуть из головы женщину, доставившую ему столько неприятных минут.
Он будет оскорблен. Не ложью. А тем, что я была неискренна. Туполеву нужна женщина, для которой он – на первом месте.
Я слишком хорошо его изучила. Уязвленное самолюбие он не простит мне никогда.
Если только добрейший Михаил Николаевич не постарается донести до магната мысль – у Софьи, Назар Савельевич, просто не было другого выхода.
Но это снова будет ложь. У меня был выбор. И я сделала его неправильно. И к сожалению, очутилась перед другой, повышенной планкой. Мне предстояло либо продолжать жить в обмане и страхе разоблачения – а Тарас выполнит обещание, уничтожит, – либо сказать Назару: нет.Я не выйду за тебя замуж, я не имею права, не хочу.
И даже тогда я не смогу быть правдивой! До конца, как он этого заслуживает!
Ну что за жизнь…
Шофер остановил «мерседес» у огромного стеклянного здания торгового центра, и Туполев, помогая мне выйти из машины, шепнул:
– Купи себе что-нибудь, – и сунул в карман жилета кредитную карточку. – Не скучай.
Боже, ну что я за дрянь! Дурить такого мужика! Да я постель застилать у него недостойна!
«Мерседес» лихо отъехал от тротуара, я посмотрела ему вслед, – машина скрылась за поворотом, и ее место тут же заняла черная «Волга». Задняя дверца детища родимого автопрома распахнулась у моих ног, и я забралась в серое, как моя жизнь, плюшево-ворсистое чрево.
Дверцу мне, перегнувшись с переднего пассажирского сиденья, открыл Сергей.
– Привет, – нелицеприятно буркнула я. – Поехали.
Сергей вытянул вперед губы, поднял брови и вопросительно посмотрел на меня.
Мне, безусловно, требовался мальчик для битья, но только не этот. Я желала отоспаться на его лукавом начальстве. Причем под барабанный бой и троекратный залп орудий. Иначе взорвусь внутри себя, перепачкав
– …Неужели вы не могли меня предупредить?! – Причитая и заламывая руки, я металась по единственной комнате обшарпанного флигеля во дворе монументально-сталинского бежевого здания, куда меня привезла черная «Волга». (Снова через заднее крыльцо, снова ни одна табличка не мелькнула перед глазами.) Два разведчика – Огурцов и Палыч – спокойно выслушивали мои истерики и давали вволю набегаться, наораться. – Неужели вы не могли мне напомнить — нельзя оставлять на себя компромат! Нельзя ничего писать от руки! Ведь он же вербовал меня! Он заставляет меня покинуть теплоход и везти эту чертову банку в столицу!!
– Софья, сядь и успокойся, – тихо попросил Михаил Николаевич. – Хватит капризничать.
Я гневно фыркнула, села на убогий деревянный стул – комната и весь флигель напоминали склад старинной списанной мебели – и почувствовала себя резиновой грелкой, из которой вытекла вся вода. Согнулась пополам и, глядя исподлобья, сказала подполковнику:
– Вы что, не знали, что будет так?
– Догадывались, – жестко признался Огурцов.
– Тогда почему меня не предупредили?
– О чем? О вербовке?
– Да!
– Нельзя, – взял слово Андрей Палыч. – Твои реакция и ответы должны были бытьнеподготовленными. Понимаешь? Натуральными, без фальши. Ты ведь не актриса.
– Да, – всхлипнула я, – я бестолковая дура! Пушечное мясо!
– Ну хватит, Софья, хватит, – поморщился Палыч. – Дело надо довести до конца.
– Во! – Я выкинула вперед два кукиша и снова всхлипнула. – Во! Сами доводите! Я уже вся седая!
– Андрей Палыч, выйди-ка отсюда, – хмуро попросил Огурцов.
Мужики гениально играли парочку: следователь добрый, следователь злой. Я прекрасно это понимала, тем не менее, когда очкастый контрразведчик вышел за дверь, почувствовала облегчение. Распустила кукиши, положила ладони на колени и проскулила:
– Мне страшно, Михаил Николаевич. Мне так страшно…
– Я знаю, – тихо произнес подполковник и ласково, как папочка, погладил мою ладонь, лежащую на ноге. Его рука с едва заметными пятнами старческой гречки была теплой и мягкой, мы сидели голова к голове и шептались, будто близкие родственники: папашка утешал непутевую дочь и лучился сплошным пониманием. – Я знаю, Софья, я все знаю. Но надо быть сильной.
– Я так боюсь, что от страха ничего не соображаю. Я все порчу. Как слепой котенок торкаюсь во все углы, а там… везде дерьмо… Я ничего не соображаю, я совсем запуталась…
– А ты начни, – уговаривал добрый папашка, – начни соображать. Вот послушай. Как ты думаешь, какой человек наиболее ценен в разведке?
Меня просили заняться любимым делом. Я собрала кашу из мозгов в крепкий комок, нахмурилась, вспомнила разведчика Штирлица и буркнула:
– Резидент.
– А вот и нет! – неизвестно чему обрадовался подполковник, откинулся назад и нравоучительно произнес: – Самый важный человек для любой разведки – это агент. Его берегут, пестуют и ухаживают.