Ставка на проигрыш

Фрэнсис Дик

— Тай!! — Это был не голос Элизабет, а страшный, мучительный вопль. Не выпуская из рук дубинку, я повернулся и встретил дышащий ледяной злобой и неумолимостью взгляд Вьерстерода.

— Бросьте дубинку!

Носок отполированного ботинка был снова под розеткой. Нас разделяло три ярда. Весь трясясь от ярости, я остановился. Больше всего на свете мне хотелось бы налететь на него, сбить с ног, смять, вышвырнуть из моей жизни раз и навсегда. Но я не мог рисковать... Одно легкое движение — и аппарат выключен из сети. Идти на такой риск, попытаться успеть вовремя вставить вилку в штепсель, при том, что между розеткой и мною стоял Вьерстерод, а сзади — Росс,

было практически невозможно. «Спирашелл» давил на грудь, под его весом она немедленно задохнется. Дальнейшее мое сопротивление может убить ее. Этот пойдет на все. Уничтожит Элизабет, предоставив мне самому объяснять обстоятельства ее смерти. Еще бы, ярмо на шее, никому не нужная жена-калека... Ведь он не знал, что мне известны его имя и еще кое-какие факты биографии. Устранение Элизабет наверняка кажется ему делом практически безнаказанным. Нет, рисковать нельзя.

Я медленно опустил руки и бросил дубинку на пол. Росс, тяжело дыша, наклонился и поднял ее.

— Сядьте, мистер Тайрон, — приказал Вьерстерод. — И не двигайтесь с места! Не вздумайте снова встать. Надеюсь, вы хорошо меня поняли?

Носок ботинка все еще находился под розеткой. Кипя от душившей меня злобы, я опустился на табуретку. Вьерстерод кивнул Россу, и тот изо всей силы ударил меня дубинкой по спине. Звук был ужасный. Ощущение и того хуже.

Элизабет вскрикнула. Вьерстерод холодно посмотрел на нее и велел Россу включить телевизор. Они поджидали, пока он разогреется. Росс повернул регулятор звука на полную громкость и переключил с программы новостей на какое-то музыкально-танцевальное шоу. К несчастью, у нас не было соседей, которые могли бы прийти, жалуясь на шум. Единственная живущая поблизости пара вечерами работала в ночном клубе.

Росс поднял дубинку и снова направился ко мне. Инстинктивно я попытался привстать, чтобы защищаться, бежать, исчезнуть Бог знает куда и как.

— Сидеть! — сказал Вьерстерод. Я перевел взгляд на его туфлю и сел. Росс взмахнул рукой, и на этот раз я упал с табуретки вперед на колени.

— Перестаньте, — произнесла Элизабет дрожащим голосом, — умоляю, перестаньте...

Я встретился с ней взглядом. Она смотрела на меня с ужасом. С мучительным страхом. С мольбой. Она умоляла меня о чем-то. Внезапно меня, словно откровение, осенило: она боится, что я не выдержу, подумаю, что не стоит так мучиться ради нее, и попрошу прекратить избиение, пусть даже ценой ее жизни. Вьерстерод понимал, что я никогда не пойду на это. «Смешно, — подумал я с горечью, — но факт. Вьерстерод знает меня куда лучше, чем моя собственная жена».

Впрочем, тянулось все это не слишком долго. В какой-то момент я перестал ощущать каждый удар в отдельности, болело и ныло все тело. Казалось, земной шар давит мне на плечи всей своей тяжестью. Атланту такое не снилось...

Я не слышал, как Вьерстерод приказал Россу остановиться. Я сидел, прикусив губу и обхватив руками голову. В телевизоре какая-то гнида нараспев советовала всем и каждому веселее смотреть на жизнь. Росс заткнул ей глотку на середине ноты.

— О Господи, — твердила Элизабет, — Господи...

Ровный, невыразительный голос Вьерстерода сухо утешал ее:

— Дорогая миссис Тайрон, уверяю вас, моему шоферу известны куда более неприятные приемы. Надеюсь, вы понимаете, что человеческое достоинство вашего мужа нисколько не пострадало.

— Достоинство... — слабым голосом повторила Элизабет.

— Да, именно. Одно время мой шофер работал в тюрьме, в той стране, откуда я приехал. Он хорошо знает, как можно унизить человека. Однако

такой подход к вашему мужу кажется мне неприемлемым. — Затем он обратился ко мне: — Мистер Тайрон, стоит вам еще раз проявить непокорность, и я позволю своему шоферу делать с вами все, что ему заблагорассудится. Буквально все, что угодно. Вам ясно это?

Я молчал. Он повторил:

— Вам ясно?

Я кивнул.

— Прекрасно. Наконец-то мы сдвинулись с мертвой точки. Но это только начало. Вам следует проявить свое послушание более определенным образом. Вы будете работать на меня. Писать для меня в своей газете. Писать то, что вам прикажут.

Я медленно отнял руки от лица и опустил их на колени.

— Это невозможно, — вяло произнес я.

— Мне кажется, вы сочтете это вполне возможным. И даже необходимым. Иного выхода у вас нет. А о том, чтобы уйти из газеты, нечего и думать. — Он дотронулся до провода носком коричневого, начищенного до блеска ботинка. — Не можете же вы день и ночь караулить свою жену, до самой ее смерти...

— Хорошо, — медленно проговорил я, — буду писать то, что вы скажете.

— Вот это другое дело.

«Бедный, бедный старина Берт Чехов, — с тоской подумал я. — Вниз, на тротуар, с седьмого этажа... А мне даже не удастся застраховать жизнь на сумму, достаточную для оплаты пребывания Элизабет в клинике до конца ее дней».

— Приступим прямо на этой неделе, — сказал Вьерстерод. — К воскресенью вы подготовите статью, опровергающую все написанное вами до этого за неимением фактических доказательств. Это позволит отчасти восстановить положение дел, создавшееся до начала вашего вмешательства.

— Хорошо. — Я осторожно дотронулся до правого плеча. Вьерстерод взглянул на меня и кивнул.

— Вам это надолго запомнится, — рассудительно вымолвил он. — В утешение могу сказать, что многие из тех, что перебегали мне дорогу, ныне покойники. Вы принесете больше пользы живым. Если будете писать, что прикажут. Тогда и жена ваша будет цела и невредима, и моему шоферу не придется возиться с вами.

Его шофер — не знаю только, понимал он это или нет, — был лишь бледной тенью ребят Бостона. Теперь, вопреки всем страхам, мне казалось, что те, с кастетами, были куда опаснее. Для Росса его работенка была ремеслом, давно надоевшим и утомительным делом. Ни сломанных ребер, ни разбитости в теле. На этот раз я даже мог передвигаться.

Вьерстерод сохранял невозмутимость.

— Странно, что вас так печалит участь мужа, после того как он позволил себе переспать с цветной девкой.

Она закусила губу и отвернулась. Он уставился на меня немигающим взглядом.

— Так вы ей все рассказали?

Отвечать было бессмысленно. Если бы тогда, во вторник, я сказал ему, где Тиддли Пом, то избавил бы себя от стольких страданий и треволнений. Мне не пришлось бы рассказывать Элизабет о Гейл. Я уберег бы ее от всего этого кошмара. В памяти всплыли последние слова Берта Чехова: «Именно самые стойкие попадают в худшие переделки... Они не понимают, когда надо остановиться».

Боль в спине разливалась по всему телу. Я смертельно устал сидеть на этой проклятой табуретке. Пусть миссис Вудворд ее заберет — не желаю больше видеть ее у себя дома.

— Дайте ему выпить, — сказал Вьерстерод Россу.

Тот подошел к столику, где стоял поднос с бутылкой виски, двумя стаканами и малверской водой. Он отвинтил крышку, взял стакан и вылил в него все содержимое, почти половину бутылки. Вьерстерод кивнул:

— Пейте.

Росс подал мне стакан. Я сидел неподвижно, уставясь на него расширенными глазами.