Стая бешеных
Шрифт:
– Поэтому «важняк» хочет предложить мне конфиденциальный разговор. По дружбе.
Это у них был такой своеобразный стеб – они разговаривали иногда друг с другом, как ужасно занудные юристы и страшно черствые чиновники. А вообще-то оба питали друг к другу самые теплые чувства.
– Не стоит утрировать, – Турецкий демонстративно выпил один. – Я просто подумал, что, так как Кобрин исчез, вы тем самым от некоторых моральных обязательств освобождаетесь, и в целях личной безопасности, опять же потому что вышеупомянутый страж народных интересов исчез, пожелаете доверительно, безо всяких формальностей
– Что вас интересует конкретно? – Гордеев высказал это не сразу, а лишь спустя пару минут, подождав, когда коньячное тепло по-матерински укутает тело.
– Кто назначил эту встречу?
– Я. Это, кстати, уже, видимо, записано спецслужбами. Позвонил Аркадию Самойловичу и попросил аудиенции.
– Сколько времени прошло между разговором и покушением в Думе?
– Так… Часов семь-восемь. Сейчас вы спросите, кто еще мог знать о том, что я еду к Кобрину? Отвечаю – не знаю. Уборщица мне попалась под лестницей, когда я собирался выходить из консультации. Ну, охранник у дверей. Может, гаишник. Правда, я на лобовом стекле не писал – еду к депутату Кобрину. Но вдруг он такой проницательный. Не знаю… – Гордеев нервно развел руками.
– Тогда самое важное – тема вашей несостоявшейся беседы с Кобриным?
– Ага… Вот мы и добрались до камня преткновения. Неужели вы считаете, что я могу пренебречь интересами клиента? И все ради сомнительных подозрений в виновности Кобрина? Вы меня недооценили, Александр Борисович, хотя мы не первый день знакомы.
– Хотелось бы поддержать ваш оптимизм, Юрий Петрович, но не получается. Презумпция невиновности – вещь хорошая. Но тогда ответьте мне, куда же делся Аркадий Самойлович? Депутатов такого ранга можно обвинять в чем угодно, только не в отсутствии пунктуальности. Кто же будет иметь дело с политиками, которые назначают встречу и тут же забывают об этом?
– Ваши аргументы неотразимы, но я защищаю честь и достоинство Кобрина перед обществом. Как же я могу предать огласке ту информацию, которую получил в качестве профессионального секрета? Поверьте, ваша логика в моих ценностях бессильна.
– Да нет еще никакой логики, Юрий Петрович. – Турецкий досадливо махнул рукой, словно стараясь урезонить непонятливого ребенка. – Хотелось, чтобы вы помогли ее восстановить. Какая может быть логика в исчезновении Кобрина? Если он подстроил покушение, зачем ему навлекать на себя ненужные подозрения. Логика…
– Может быть, сразу взять бутылку? – поинтересовался Гордеев, приподнимаясь со стула.
– Не стоит, – Турецкий заулыбался. – Рабочий день все-таки впереди. Мой телефон вы знаете. В случае чего – звоните. Помогу. И по дружбе, и из профессиональных соображений.
Прощальный воздушный поцелуй «настоящего полковника» запечатлелся в глазах «сочувствующей» девушки, теперь ее взор выражал неприкрытое сожаление по поводу ухода Турецкого. Гордеев торопливо вскочил и нагнал следователя уже на парадной лестнице под стекляшками люстры.
– Александр Борисович, вы простите, я просто не в духе.
– Было бы странно, если бы вы веселились, – покровительственно улыбнулся Турецкий.
Гордеев снова вернулся на балконный круг, присел на банкетку и приступил к выработке плана действий. Перво-наперво следовало все-таки
Глава 58. СПОКОЙНОЙ НОЧИ.
На этот раз ручка на двери кабинета Кобрина приветливо выскользнула из защелки, пропуская Юрия Петровича внутрь уютной комнаты с образцовой европейской офисной мебелью и многочисленными горшками цветов на окне, компьютере, столе и даже на полу. За столом красила губы секретарша, напротив нее в кресле с чашкой кофе сидел помощник депутата Виноградов. Увидев на пороге Гордеева, Игорь Олегович растерялся – время близилось к обеду, когда чиновный люд приходит в состояние некоторой «расслабухи», и Игорь Олегович, вероятно, разрешил себе чуть-чуть приударить за хорошенькой секретаршей. Не следовало быть большим психологом, чтобы по поведению подчиненных определить – хозяина на месте не только нет, но и в ближайшее время не предполагается.
Виноградов своей ретивостью поспешил исправить оплошности любвеобильной натуры.
– Какими судьбами, Юрий Петрович? Не ожидали вас увидеть сегодня, не ожидали. Чай? Кофе?
Гордеев еще раз попытался уцепиться за ускользающий хвост надежды:
– А разве Аркадий Самойлович не предупреждал о моем приезде? Мы договорились с ним встретиться в два часа.
– Нет, – глаза Виноградова удивленно раскрылись, и чашка с остатками кофе опустилась в пудру секретарши. Легкое облачко «Кристиан Диора» взметнулось в воздух, и помощник депутата громко чихнул.
– Ой! Ну че это вы, Игорь Олегович? – кокетливо заверещала секретарша, полагая, что любовные игры все еще продолжаются, и не желая понимать, что Виноградов уже давно принял совсем иную – деловую стойку.
– Нет, – Игорь Олегович решительно отмежевался от подруги. – Сегодня сумасшедший день. День сплошных недоразумений. По-моему, Юрий Петрович, в нашей стране самым всенародным праздником может стать День недоразумений. Надо внести проект на рассмотрение в Думу. Приезжаю на работу, а у входа какая-то заварушка, здание оцеплено, кто-то в кого-то стрелял. Честно говоря, я не стал пробиваться с боями, плюнул на все и – в «Ростикс», кукурузу вареную кушать. Пусть недоразумениями питается тот, кто их заваривает, – Виноградов улыбнулся, оценив нечаянный каламбур.
Секретарша на всякий случай тоже заулыбалась, хотя ей не нравился гость, который так долго занимал внимание Игоря Олеговича, да и сам Игорь Олегович, слишком резко переметнувшийся на сторону случайного посетителя, не вызывал у нее больше положительных эмоций.
– Представьте себе, Игорь Олегович, вас ожидает еще одно недоразумение. – Гордеев помедлил, но решил, что не сказать Виноградову о случившемся причин нет. – Виновником этой так называемой заварушки стал я, а может… и господин Кобрин.