Стая воронов
Шрифт:
– Но Хакон был прозорлив. Знал, что мятежники близко. Он провел сыновей Кровавой Секиры, убедил, что его отряды превзошли их числом. Глупцы повелись, бросились наутек, и псы Хакона вдоволь ими попировали. Я в этом не участвовал, я обошел лагерь и зашел с севера. Вот там-то я и нашел Полудана – он скрючился над рунами, словно что-то в них понимал, – от мысли об этом Гримнир расхохотался. – Он меня не ждал. Свинья! Руны ясно указывали на мой приход, но он все равно этого не заметил. Ну, песка в животе у него достаточно, парочку ударов он выдержал, но когда пришлось совсем тяжко, дал деру, будто заяц
– Растаркалв? – помедлив, переспросила Этайн. И наморщила лоб. – Это же было много лет назад. За Хакона Доброго еще дед Ньяла сражался. Но… Если Бьярки Полудан бился с тобой в Растаркалве, а потом ходил по морю с Ньялом и Олафом, сыном Триггва, разве он уже не дряхлый старик?
Вдруг позади нее зазвучали три голоса. Хриплые и резкие, словно бились друг о друга, насмешливо пытаясь передать людскую речь, три камня разного размера.
– Подумай хорошенько, нитс…
– Он дан лишь наполовину…
– Отколь родом его отец?
Этайн застыла, вновь почувствовав ту же невероятную ненависть и ледяную опасность. По спине у нее побежали мурашки, сердце в груди сковало льдом. Округлив от ужаса глаза, она обернулась…
Из прохода в частоколе деревьев выступили три мрачные фигуры. Почти голые, если не считать грязных шкур на бедрах. Кожа белела, словно кислое молоко, длинные черные гривы и бороды давно не знали гребня; они не уступали Гримниру в росте, но их руки и ноги, скрюченные с годами, казались намного тяжелее. С покрытых шрамами лиц смотрели из-под кустистых бровей глубоко посаженные глаза, черные и пустые, такие же мертвые, как у акулы.
Они с ненасытной жадностью уставились на Этайн.
Гримнир вернулся к костру.
– Нори, Нотт и Нали, – прорычал он. – Мерзкие мои сородичи.
Троица остановилась. Самый крупный, Нори, встал всего в двух шагах от Гримнира; другие – Нотт и горбатый карлик Нали – жались в тени своего брата.
– Зачем ты пришел, сын Балегира? – спросил Нори. – У нас ничего общего с тем, кого ты ищешь.
Нотт обвинительно ткнул в Гримнира грязным пальцем.
– Потомки Балегира идут к сынам Наинна, лишь когда хотят попросить об одолжении, я прав, братец?
– Он принес подношение, – Нали осмелился шмыгнуть вперед и повел носом воздух рядом с Этайн. – Подарок, братья мои! Одна из тех… женщина Белого Христа!
Гримнир отбросил его назад.
– Прочь, слизняк!
Нали пискнул и спрятался в тени братьев.
– Каун чего-то хочет, – тихо зашипели они друг другу. – Чего тебе надо, сын Балегира? Он хочет золота? Но на что оно нам? Тогда меч, а? Закаленный в пламени дракона клинок великих кузнецов двергар? Или мы не сыны Наинна, а, родич? Так чего же он хочет? Чего хочет?
– Хочу ступить под сень Иггдрасиля, – ответил Гримнир. – Как и мой отец до меня. Хочу пройти Дорогой Ясеня!
Кажется, гномов – двергар, как они
– И куда же ты пойдешь, сородич? В Асгард тебе дороги нет – тебе как последнему из рода еще предстоит увидеть Суд Одина. Станешь искать ярлов и держателей колец в Йотунхейме, среди детей Ангрбоды, или избавишь Мидгард от своего гнета и спустишься в туманный Нифльхейм?
– Пф! Я не настолько глуп, чтобы уходить из Мидгарда и искушать этих шлюх Рока норн, – ответил Гримнир. – Ветви Иггдрасиля прорывают ткань мира во множестве мест. Начинайте ворожбу, сородичи, и откройте мне путь за море, к берегам английского Уэссекса.
Гномы опять зашептались. Взгляд Этайн метался с кошмарной троицы братьев к Гримниру и обратно. Иггдрасиль? Норны? Асгард? Язычники придумали эти легенды, эти сказки, чтобы объяснить для себя мир. Этим мифам было не сравниться с правдой Спасителя Христа. Слыша, как кто-то говорит о них так свободно, словно о чем-то реальном, Этайн чувствовала внутри странный трепет.
Наконец Нори, сильнейший из братьев, перебил остальных.
– Старые времена прошли, сородич. Сила Белого Христа растет, будто сорная трава в саду. Она иссушает жизнь Древних Путей и подтачивает корни самого Иггдрасиля. Мы можем исполнить твою просьбу, но все может пойти не так, как во времена твоих предков. И ты заплатишь цену. Цену крови, – Нори скосил глаза на Этайн и облизнулся.
Гримнир прищурился.
– Ты продешевил, бородач. На ее костях не хватит мяса и на одного тебя, что говорить об остальных. Да и зачем мне платить троим за работу, которую выполнит и один? – Гримнир, будто по волшебству, достал на свет пару вырезанных из кости игральных кубиков. – Кидайте жребий, негодяи. Победитель откроет проход и заберет награду. А делить ее или нет, уже не моя забота.
Глаза братьев загорелись жадностью, они стали коситься друг на друга. Нори усмехнулся.
– Мы принимаем твое пари, сородич.
Этайн попыталась высвободиться из пут.
– Мерзавец! Я думала… Я думала, тебе нужна моя помощь!
Гримнир не обратил на нее внимания. Он кинул кости гномам. В попытке добраться до них первым они принялись пинать друг друга, словно псы, дерущиеся за кусок мяса. Пока они кричали, толкались, пинались и ругались, Гримнир склонился, и, схватив Этайн за волосы, притянул к себе.
– Закрой рот и смотри, – прошипел он.
Вдруг из живого клубка выбрался, сжимая кости высоко над головой, Нори. Ликуя, будто одержал только что великую победу, он кое-как разнял братьев и торопливо огласил правила игры: для победы нужно было сделать три удачных броска из пяти.
Насмешливо фыркнув, так тихо, что даже Этайн едва расслышала, Гримнир сел на бревно и стал наблюдать за троицей. Первые три броска отняли у них час: Нори и Нотт спорили даже из-за ничтожных мелочей, от разрешенных поз до истинного смысла фразы «игровое поле»; горбатый Нали все их слова встречал гробовым молчанием и каждый раз выкидывал значение больше, чем его братья. И должен был бы выиграть… но тут Нори объявил два последних тура нечестными, потому что не мог встать ровно.