Стая
Шрифт:
Сны
Проснись!
Я не сплю.
Почём тебе знать? Кромешная тьма. Ты приближаешься к основе мира. Что ты видишь?
Ничего.
Что ты видишь?
Я вижу зелёные и красные огоньки на приборной панели. Цифры, которые показывают мне давление внутри и снаружи, содержание кислорода в «Дипфлайте», угол наклона, под которым я лечу вниз, резерв топлива, скорость. Датчики замеряют химический состав воды.
Что ещё ты видишь?
Я вижу, как кружатся частицы, словно снежинки в свете фар. Выпадающие в осадок органические частицы. Вода насыщена органикой. Немного мутно. Нет, очень мутно.
Ты видишь даже слишком много. А хочешь увидеть всё?
Всё?
Уивер уже на тысячу
Вот уже десять минут она напряжённо всматривается в грязно-серый конус света и за это время успела утратить чувство верха и низа. Она поглядывает на приборы, потому что взгляд наружу ей ничего не даёт. Можно положиться только на компьютер.
Разумеется, она знает, что ведёт диалог сама с собой. Что-то говорит из неё и одновременно с нею — спрашивает, предлагает, вносит сумятицу.
Что ты видишь?
Мало.
Мало — это даже преувеличение. Только люди могут прийти к абсурдной идее положиться на свой воспринимающий аппарат там, где он бессилен. Световой луч вырезает из пространства лишь узкий сектор. Это тюрьма. А ты освободи свой разум. Хочешь увидеть всё?
Да.
Тогда выключи фары.
Уивер медлит. Она и без того собиралась это сделать, чтобы увидеть в темноте голубое свечение, когда оно появится. Но когда оно появится? Она с удивлением обнаруживает, насколько привязана к этому смехотворному лучику. Как к фонарику под одеялом. Она выключает фары, остаются только лампочки на панели. Снегопад частиц прекратился.
Её окружила плотная чернота.
Полярные воды — голубые. В северной части Атлантического океана мало жизни, содержащей хлорофилл. Верхние слои этой воды чем-то сродни небу. Космонавт в космическом корабле, удаляясь от поверхности Земли, видит, как привычная голубизна становится всё темнее, пока не перейдёт в черноту космоса. Так и батискаф в своём движении в обратном направлении уходит во внутренний космос, полный загадок. В принципе, не играет роли, взлетаешь ты или погружаешься. В обоих случаях привычные восприятия уходят — сперва зрительные, потом связанные с силой тяготения. В отличие от космоса, в море господствуют законы гравитации, но если вы спустились на тысячу метров в полную темноту, то лишь приборы подскажут, вверх вы движетесь или вниз. Ни среднее ухо, ни взгляд наружу вам этого не подскажут.
А теперь она ещё и выключила фары.
Очнись, Карен.
Я не сплю.
Да, ты сосредоточена, но всё равно ты видишь сон, к тому же не тот. Всё человечество грезит о мире, которого нет. Мы воображаем себе космос статистических средних значений, а объективную природу воспринять неспособны. От нашего взгляда ускользает то, что неотделимо вплетено в другое, мы пытаемся это распутать, располагая части одну после другой, одну над другой, а на вершину всего ставим себя. Мы объявляем средние величины действительностью, мы определяем иерархии, искажаем пространство и время. Нам всегда нужно увидеть, чтобы понять, но видящий человек слеп, Карен. Смотри во тьму. Праоснова всего живого — темна.
Тёмное грозно.
Ни в коем случае! Оно отнимает у нас координаты нашего зрительного существования. Но разве это так уж плохо? Природа многообразна! Но сквозь очки предвзятости она обедняется. Разве изображения на наших компьютерах и телеэкранах показывают реальный мир? Разве сумма всех впечатлений отражает многообразие понятий «кошка» или «жёлтый цвет»? Это чудо, как человеческий мозг добивается многообразия вариантов таких усреднённых понятий, это просто фокус — сделать возможным понимание невозможного, но цена этому фокусу — абстракция. В конце стоит идеализированный мир, в котором миллионы женщин пытаются выглядеть, как десяток супермоделей, семья имеет 1,2 детей, а средний китаец имеет возраст 63 года и рост 170 сантиметров. Из-за одержимости нормой мы не видим, что норма — как раз в отклонении от нормы. История статистики — это история непонимания. Она помогла нам получить общие представления, но она отрицает вариации. Она отчуждает от нас мир.
Зато делает нас ближе
Ты в самом деле так думаешь?
Разве мы не пытались найти с Ирр путь понимания? И нам это даже удалось! Мы нащупали общую основу — математику.
Осторожно! Это совсем другое. В расчёте пифагорейского квадрата нет никакой свободы действия и никаких вариантов. Скорость света всегда остаётся скоростью света. Математические формулы непоколебимы, пока описывают одно и то же физическое пространство. Математика не допускает оценки. Математическая формула — это не то, что живёт в норе или на дереве, что можно погладить и что может оскалить зубы при попытке подойти к нему слишком близко. Нет усреднённого закона всемирного тяготения, есть просто один закон. Конечно, мы обменялись математическими сведениями, но разве мы поняли друг друга? Разве математика может сблизить людей? Этикет в мире соответствует особенностям истории культуры, и каждый круг культуры видит мир по-своему. Народ инуит не знает общего слова для понятия «снег», но знает сотни слов для разных видов снега. Народ дани в Новой Гвинее не знает обозначения цветов.
Что ты видишь?
Уивер вглядывается во тьму. Батискаф спокойно продолжает свой путь, по-прежнему с наклоном 60 градусов и скоростью 12 узлов. Полторы тысячи метров уже позади. «Дипфлайт» ни разу не скрипнул, не щёлкнул. В соседней кабинке лежит Мик Рубин. Она старается не думать о нём. Всё-таки непривычно лететь сквозь ночь вдвоём с мёртвым.
Мёртвый посланец, на него вся надежда.
Внезапная вспышка.
Ирр?
Нет, что-то другое. Каракатица. Карен попала в их стаю и очутилась посреди подводного Лас-Вегаса. В мире вечной ночи избранницу не удивишь ни ярким нарядом, ни танцами. Если холостяки ищут спутниц, они светятся и мигают — это закодированный подводный крик. Но в случае батискафа речь идёт не об ухаживании — на сей раз вспышки должны отпугнуть врага. Прочь отсюда, говорят они, а поскольку Уивер не уходит, эти организмы включают свои фотофоры на всю катушку. Между ними — более мелкие организмы с красной или синей серёдкой — медузы.
Потом к ним присоединяется нечто, невидимое Уивер, но заметное для эхолота: большая, компактная масса. Какое-то время она думает, что это Ирр, но их коллективы светятся, а эта штука чёрная, как окружающее море. У неё продолговатая форма, массивная на одном конце и суженная на другом. Уивер летит прямиком на неё. Она поднимает «Дипфлайт» повыше, скользит поверх этого существа — и понимает, на кого чуть не налетела.
Киты должны пить. Как ни абсурдно это звучит, опасность погибнуть в океане от жажды — для кита такая же реальность, как для потерпевшего кораблекрушение. Медузы состоят почти целиком из воды, причём пресной, равно как и каракатицы. За этими поставщиками живительной влаги и ныряют кашалоты. Кит опускается вниз — на тысячу, две, а бывает и до трёх тысяч метров — и остаётся там дольше часа, после чего выныривает на поверхность на десять минут подышать.
Уивер встретила кашалота. Неподвижного хищника с добрыми глазами.
Что ты видишь? Чего не видишь?
Вот представь, ты идёшь по тихой улочке. Какой-то мужчина идёт тебе навстречу, женщина выгуливает собаку. Клик, моментальный снимок! Опиши, сколько на улице живых существ и на каком они расстоянии друг от друга.
Нас четверо.
Нет, нас больше. На дереве три птицы, значит, нас семеро. Мужчина на расстоянии восемнадцать метров от меня, женщина — на расстоянии пятнадцать. Собака — тринадцать с половиной, она бежит впереди хозяйки на поводке. А птицы на высоте десять метров, в полуметре друг от друга. Нет! На самом деле на этой улице толкутся миллиарды живых существ. Лишь трое из них — люди. Одна — собака. Помимо тех трёх птиц, в кустах сидят ещё 57, которых я не вижу. Сами деревья — тоже живые существа, в листве и коре которых копошатся мириады насекомых. В оперении птиц селятся клещи, как и в порах нашей кожи. Собака собрала на своей шкуре полсотни блох, четырнадцать клещей, двух комаров, а в кишечнике и желудке у неё живут тысячи крошечных червячков. Её слюна насыщена бактериями. Мы населены так же густо, и расстояние между этими существами практически равно нулю. Споры, бактерии и вирусы парят в воздухе, образуют органические цепочки, частью которых являемся мы, они переплетают нас всех в единый суперорганизм, и точно так же ведёт себя море.