Предлагаемый перевод концептуально соответствует оригиналу, однако почти не превращает Йонаса-Пронаса в Иванушку-дурачка. Так, переложив большинство слов-нонсенсов, я сохранил природные названия всяческих чудовищ. Прежним осталось имя капитана команды, отправившейся в поход за Снарком – имя бравого Белмана. Так назывались глашатаи, скликавшие колокольчиками горожан. Моряки же в колокол (bell) «били склянки», отмеряя время. И Белман Кэрролла неумолчно звонит в свой единственный навигационный прибор – колокол – и всех торопит.
Не будем же и мы мешкать. Итак:
(отрывок)
Приступ первый
Высадка
«Вот где должен быть Снарк!» – так Белман гласилИ, думой заботливой полн,Для высадки в волосы людям вкрутилПо пальцу над гребнями волн.«Вот где должен быть Снарк! – Я вновь говорю.Даже так экипаж поддержу!Вот где должен быть Снарк! – в третий раз повторю.Всё правда, что трижды скажу!»Был Чистильщик обуви принят в отряд,Был Шляпник неистовый взят;Оценщик ценил их добро – всё подряд,А в спорах мирил Адвокат.Побольше, чем ставил, выигрывать могИгрок на бильярде отличный,Но общие средства надежно берегБанкир, к миллиардам привычный.Бобёр
был на палубе или вязал,Примостясь на носу, кружева.Он спасал от крушений (так Белман сказал),Но как – не узнала братва.А один в экипаже взял уйму поклажи,Но забыли ее при посадке —И кольца, и перстни, и зонтик, и дажеПоходный костюм и перчатки.Свое имя на все сорок два сундукаНанес он, как будто печать.Намекни он об этом – и навернякаРешили б их с берега взять.Он скорбел о былом гардеробе своем:Ведь пальто лишь семь штук нацепил,Да ботинок три пары. Но истинным зломБыло то, что он имя забыл.Откликался на «Эй!» и на «Парень, скорей!» —На любой громкий окрик и брань;На «Валяй!», на «Мотай», на «Медяшку задрай»Но особо – на «Дай эту дрянь!»Но для умных голов, для ловцов крепких словИмена он иные носил:Он для друга в ночи был «Огарок свечи»,Для врага – «Недоеденный сыр».«Да, он толст, неуклюж, и умишком не дюж, —Белман часто говаривал так, —Но ведь редкий храбрец! И важнее, к тому ж,Что ему позарез нужен Снарк!»Он гиенам на взгляды шутя отвечалИ беспечно качал головой,А однажды с медведем под ручку гулял,Чтоб поднять его дух боевой.Он Пекарем стал и не скрыл свою грусть:Печь он мог только свадебный торт.Капитан чуть не спятил – не взяли, клянусь,Подходящих припасов на борт!О последнем в команде особый рассказ:Редчайший по виду болванЖил одною идеей – о Снарке, и вразЗачислил его капитан.Он стал Мясником. Но, угрюм и суров,Признался неделю спустя,Что умеет разделывать только бобров.Добрый Белман дрожал не шутя.Еле вымолвил он, отступив на корму,Что Бобер лишь один, да и тотЕго личный, ручной, чья кончина емуГлубокую скорбь принесет.Бобер, услыхавший про гибель свою,Был новостью жуткой сраженИ плакал, что Снарком, добытым в бою,Уже не утешится он.Но тщетно он требовал для МясникаОтдельное судно найти —Ведь Белман не стал бы менять ни штрихаВ намеченных планах пути.Навигация трудным искусством слыветДаже для одного корабля,Где один только колокол. Вряд ли в походОн бы вёл, подопечных деля.Бобра защитить, преуспев в дешевизне,Кольчугой подержанной можно! —Так Пекарь считал. Страхование жизниКазалось Банкиру надежней.Он мог замечательных полисов паруПродать или дать напрокатОдин – от ущерба на случай пожара,Другой – если выпадет град.С тех пор, после этого скорбного дня,Если близко Мясник проходил,Бобер, даже глаз не пытался поднять,Непривычно робел и грустил.Перевод с английского С. Воля
Из американской поэзии
Джон Апдайк
«Деревья питаются солнцем…»
Деревьяпитаются солнцемЭто факт:их широкие листья лакают солнце, как молокои превращают его в ветки.Рыбы поедают рыб.Лампочки едят свет,и, когда их пир истребляет все припасынакальной нити —гаснут.Так же и мы,как и все милые создания —коты едят коней, кони – траву, трава – землю,земля – воду —все кроме Далекого Человека,который вдыхает ароматы душ —давайте все постараемся походить на этого гиганта!
Жар
Я вернулся с хорошими новостями из страны озноба итемпературы 39,9:Бог существует.Прежде мне всерьез приходилось в этом сомневаться;но ножки кровати говорили об этом с предельнойоткровенностью,нитки в моем одеяле считали это само собой разумеющимся,дерево за окном отклоняло все жалобы,и я уже много лет не спал таким праведным сном.Трудно, пожалуй, выразить теперьдо чего эмблематичны были отражения вещейна мембранах сознания;но давно известна истина:есть тайны, сокрытые от здоровья.Перевод с английского В. Билецкого
Эдгар Аллан По
Эльдорадо
Рыцарь в бронеСкакал на коне,Сверкая блеском наряда.Ночью и днемОн пел об одном,Пел о стране Эльдорадо.С годами остылНеистовый пылИ на сердце легла прохлада.Он весь мир обошел,Но нигде не нашел,Нигде не нашел Эльдорадо.Встал он без силИ тень вопросил,Блуждавшую у водопада:«Поведай же мне,В какой сторонеИскать теперь Эльдорадо?»И слышит от ней:«В Долину Теней,Не сводя горящего взгляда,Днем и в ночи,Рыцарь, скачи,Если ищешь ты Эльдорадо».Перевод с английского С. Степанова
Аннабель Ли
Это было
давно, много весен назад,В королевстве у края земли.Там прохладное море и алый закат,Там жила моя Аннабель Ли.И она наслаждалась лишь мыслью одной,Чтоб любить и любимой быть мной.Я и Аннабель были детьмиВ королевстве у края земли,Но любили с недетскою силою мы —Я и нежная Аннабель Ли.Там крылатые ангелы с синих небесНас от взоров чужих берегли.Был внезапен конец у невинных утехВ королевстве у края земли:С моря ветер подул, и предательский снегУсыпил мою Аннабель Ли.Ее дядюшки прочь на руках унесли,Чтобы спрятать в холодной дали.Так я был разлучен с той, в чей смех был влюблен,В королевстве у края земли.Даже ангелам столько познать не дано,Сколько знали о счастье мы с Ли.Много весен назад, очень-очень давноВ королевстве у края земли,Там, где с моря завистливый ветер подулИ убил мою Аннабель Ли.Только наша любовь ярче солнца былаИ взрослей, и мудрее, чем мы.И она наши души на крыльях неслаИз зловещей, безжалостной тьмы.И ни Бог, и ни дьявол не разъединитТо, что вечный скрывает гранит…Мне луна навевала тоскливые сныО потерянной Аннабель Ли.Как глаза ее, звезды сияли, грустны.О, прекрасная Аннабель Ли!На холодной земле, там, где милая спит,Я лежал между каменных плит.Пусть же будут всегда наши вместе телаВ королевстве, где море шумит.Перевод с английского И. Зуевой
Из французской поэзии
Жак Превер
Прогулка Пикассо
На очень круглой тарелке из настоящего фарфораобнаженное яблокопозирует художнику-реалисту которыйтщетно пытается изобразитьяблоко таким каково оно естьнояблоко не даетсяоно не хочет бытьяблокому него свое Яи свои секреты в мешке с яблокамии вот оно переваливается на бокна вполне реальной тарелкеи мягкотайком от себя самогокрадется на задних лапкахпо краю газовой горелкив которую превратился герцог Гизкоторый от злости тут же скисувидев что кто-то без разрешения пишет его портрети яблоко подмигивает – «Привет!»и превращается в переряженный прекрасный плоди вотхудожник-реалист наконец сознаетчто все превращения яблока – его врагиа он – обездоленный нищийничтожный бродяга – лишь жертва какой-то приятнойассоциации; благодарный и ужасно напуганныйблаготворительностьющедростью и неожиданностьюи несчастный художник-реалиствдруг становится пессимистомстановится пессимистом и жалким рабомбезумной толпы ассоциацийа яблоко катится и вспоминает яблонюземной рай и Еву и еще впрочем Адамалейку шпалеру Пармантье и лестницуи Канаду и Геспериды и Нормандию и Ренети Апии лапту и крученую подачу и змияи забитый в ворота мячи первородный грехи детство искусстваи Швейцарию с Вильгельмом Теллеми даже Исаака Ньютонаи множество его премий полученных на Выставкевсемирноготяготенияи обалдевший художник не помнит больше о своеймоделион спита тем временем Пикассопроходивший мимо как он везде проходиту себя домакак у себя домавидит яблоко тарелку и спящего художникачто за идея рисовать яблоко —думает Пикассои Пикассо съедает яблокои яблоко ему говорит – «Мерси!»и Пикассо разбивает тарелкуи улыбаясь удаляетсятогда художник вскакиваеткак от зубной болии попадает в общество своей незавершенной картиныи поскользнувшись на осколках разбитой посудыжадно пересчитывает ужасающие обломки реальностиПеревод с французского Е. Ветровой
Из китайской поэзии
Лао Цзы
От существования – к сущности
Лучший правитель тот,о котором людям известнолишь то, что он существует.
Очевидно, эти строки древнекитайского философа Лао Цзы (разумеется, за исключением слова «правитель») вполне приложимы к нему самому. О нем действительно известно только то, что он существовал. Но и в этом мы не уверены. Его биография – это не более чем легенды. В частности, они рассказывают о том, что философ родился старцем, словно специально оказывая услугу Карлу Густаву Юнгу с его теорией архетипов Старого Мудреца и Младенца. Само имя Лао Цзы означает «старый мальчик».
…Дао Де Цзин – философская книга о некоей Сущности, которая стоит за бесчисленными вещами материального мира. Быть может Дао – наиболее абстрактная категория прафилософии.
…Пересказывая современным слогом («в забавном русском слоге», как некогда писал Державин) древнюю и мудрую книгу, не могу не признаться, что перед вами не перевод, а переложение.
Источниками для него явились несколько переводов книги на английский язык (помимо наиболее известного комментированного издания текстов Лао Цзы под редакцией Чен Ку-янга и перевода Джи-фу Фенга и Джейн Инглиш, мною в значительной степени использован замечательный перевод Стефана Митчела), а также академический русский перевод Ян Хин-шуна. При подобном подходе, очевидно, бессмысленно говорить о буквализме и научности предлагаемого читателю текста. И вместе с тем мне не хотелось бы, чтобы переложение воспринималось как вольная импровизация. Более того, некоторые наиболее явные отступления от «канонического» текста представляют собой попытку реконструкции, об оправданности которой – судить не мне. Главное, чего хотелось мне достичь, это «перевести» Книгу Пути из раздела «философская проза» в раздел «философская поэзия». Многие авторы отмечают поэтичность текста Лао Цзы, а на Западе существует устойчивая традиция перевода Книги Пути ритмизованной прозой либо верлибром. Это вполне оправдано, ибо китайский подлинник также имеет ритмическую организацию.
…И – последнее.
В разное время Книга Пути (как и любая книга подобного рода) воспринимается по-разному. Стоит ли удивляться тому, что когда наша слишком бурная деятельность лишь подтвердила ограниченность наших возможностей, когда каждый рывок все туже затягивает петлю, образ старика на буйволе со свитком в руках все чаще возникает перед нами? Мы сыты действиями, не попробовать ли действовать недеянием и учить молчанием?
Будь осторожен в словах —с ними могут согласиться.Будь осторожен в поступках —им могут последовать.