Стефенсон
Шрифт:
— Конечно, — отвечал Стефенсон, — крайне щекотливое, но для… коровы, сэр, — бросил он лукавый взгляд на спрашивавшего.
— Не будут ли животные пугаться раскаленной докрасна трубы и топки?
— Нет, они просто будут думать, что труба и топка окрашены в красный цвет.
Стефенсон начинает горячиться. Он забывает благоразумное решение не рисовать слишком широких перспектив, и упоминает о скорости в двадцать миль, которую, он был уверен, легко достичь, внеся некоторые усовершенствования в паровоз.
— Скорость в двадцать миль в час? Это ужасно, это невероятно! Никто не может принять этого
Еще хуже для Стефенсона обернулось дело, когда речь зашла о сооружении мостов, о производстве земляных работ, постройке необходимых зданий и т. д. Пока вопросы касались близко знакомого ему дела — рельсов и паровозов, природный ум и практические знания помогали отражать нападения; теперь же недостаточная осведомленность Стефенсона в этих вопросах и неточности в проекте, вероломно допущенные одним из его помощников, окончательно настроили государственных мужей против невежественного самоучки.
Одни посмеивались над ним, другие значительно постукивали себя по лбу, намекая на невменяемость автора столь фантастического проекта, третьи еще более прозрачно намекали, что имеют дело с жуликом или, в лучшем случае, с невеждой, взявшимся не за свое дело.
Наконец, после трехдневной пытки председатель взял слово, чтобы подытожить результаты обсуждения.
— Предложенный вниманию достопочтенных джентльменов план, бесспорно, является самой абсурдной схемой, когда-либо возникавшей в уме человека… Я утверждаю, что мистер Стефенсон никогда не имел никакого плана, я даже не считаю его способным составить такой план. Это — человек, ум которого мечется между двумя крайностями, одна нелепее другой…
Затем он обрушился на проект провести дорогу через непроходимые болота, через многочисленные холмы и долины.
— Я заклинаю вас, джентльмены, отвергнуть этот билль. Я протестую против мероприятия, основанного на подобных данных и расчетах.
Билль, однако, прошел в комиссии, но большинством всего одного голоса и с издевательскими поправками, совершенно лишавшими его смысла. Разрешалось строить только деревянную дорогу, причем права на отчуждение земли компания не получила. Она предпочла взять билль обратно, до его внесения на заседание парламента.
Провал билля был тягчайшим ударом, который Стефенсону когда-либо приходилось испытать на своем далеко не гладком жизненном пути. Рушились все его надежды. Одиноким и покинутым чувствует он себя в этой неравной борьбе. Идея, которой было отдано столько сил и энергии, плодотворность и правильность которой так убедительно, казалось, была доказана, наткнулась на неопреодолимую стену зависти, косности, непонимания и, что хуже всего, на продуманную, проницательную враждебность.
Результаты многих лет работы высмеяны белоручкой-адвокатом и записным парламентским краснобаем.
Мечты, рожденные упорным трудом и пытливостью, подвержены хитрым нападением извозопромышленников, судовладельцев, хозяев каналов и дорог, растоптаны сапогом наглого аристократа-землевладельца.
Горечь пережитого разочарования никогда впоследствии не изгладилась в душе Стефенсона. Много лет спустя, будучи на вершине успеха, он в речи на собрании манчестерских железнодорожников вспомнил о побежденных трудностях.
«Я
Провал был полный, но ни Сандерс, ни его приверженцы не сложили оружия. Ливерпульские купцы — потомки людей, открывавших новые земли, бесстрашно прокладывавших пути по неизведанным просторам морей и океанов, охотившихся на черных невольников на берегах Нигера и Конго, бравших на абордаж корабли разных стран и наций, — уже давно научились сражаться пером, взяткою, подкупом, хитростью.
Сандерс и его сторонники мобилизуют все свои обширные связи; раздаются щедрые взятки, подкупаются самые заядлые противники паровозов и рельсовых путей.
Маркизу Стаффорду, одному из наиболее влиятельных противников, ловко затыкают рот, предоставив тысячу акций; так же поступают с владельцами канала. Для их успокоения вид тяги в новом проекте не указывается вовсе, решение этого вопроса предоставляется на усмотрение парламента.
Вместе с тем Стефенсону дают понять, что он слишком скомпрометирован, чтобы снова выступить перед парламентской комиссией. Ему лучше пока стушеваться, а составление нового проекта дороги поручат какому-нибудь инженеру-профессионалу, уже имеющему известную репутацию и необходимый авторитет.
Стефенсон признает правильность этих доводов, да у него и нет иного выхода. Он безропотно уступает свое место прославленным инженерам Джорджу и Джону Ренни. Сыновья знаменитого строителя мостов и каналов берутся произвести повторные изыскания. Разработка окончательного проекта и составление сметы поручается другому крупному инженеру Чарльзу Виньолю.
Новый проект составляется быстро и снова представляется в парламент. Ко всеобщему удивлению непосвященных билль в палате общин проходит подавляющим большинством почти без возражений. Он почти единогласно принимается и в палате лордов; только один аристократ с многозначительным именем Коффин (coffin — гроб) разразился яростной речью против проекта рельсовой дороги.
«Желал бы я знать, — патетически восклицал титулованный защитник шоссейных дорог, — что станется со всеми теми, кто вложил свои деньги в постройку и ремонтирование больших дорог? Что будет с каретниками и шорниками, с владельцами почтовых карет, кучерами, трактирщиками, коннозаводчиками и лошадиными барышниками? Да ведает ли палата о том, что повлечет за собой дым и грохот, свист и завывание локомотива, несущегося со скоростью 10–12 миль в час. Ни скот, работающий на полях, ни скот, мирно пасущийся на лугах, не сможет без ужаса вынести этого. Железо возрастет в цене на 100 процентов или, вернее всего, совершенно исчезнет. Это будет величайшим вредом, полнейшим разрушением покоя и комфорта во всем королевстве, худшее, что может вообразить человеческий ум».