Стефенсон
Шрифт:
Шахтная паровая машина при водоподъемном насосе.
— Цилиндр — сердце всей огненной машины, — делится Старый Боб своими знаниями, — здесь пар, получаемый в котле, производит свою работу. Он заставляет подниматься вверх помещенный внутри цилиндра поршень, подвешенный на толстой раздвоенной цепи. Когда поршень доходит до верхнего края цилиндра, внутрь впускается холодная вода, пар исчезает, в цилиндре образуется пустота и поршень снова опускается. Верхний конец цепи, на которой подвешен поршень, уходит под потолок и прикреплен к полукруглому концу толстого коромысла. Коромысло тянется от одного конца помещения до другого, оно сделано
2
Речь идет о паро-атмосферной машине Ньюкомена.
Однажды во время такой остановки нашлась работа и для Джорди. На крышке котла открыли большой люк, и Джорди с удовольствием забрался внутрь. При свете масляного светильника он должен был очищать дно и стенки котла от накопившегося на них толстого слоя накипи, ила и даже песка. Потом он с гордостью хвастался о своем подвиге перед другими мальчишками и рассказал о полученном в награду от мастера медном полпенни.
Посещение «огненного» насоса было любимейшим занятием маленького Джорди. Ради этого он охотно бросал самые интересные игры со своими сверстниками. Он искренне восхищался и немного завидовал парню, помогавшему отцу. Бросать уголь в печь — это гораздо интересней, чем ползать с тачкой по темным галереям шахты, дежурить около дверей или выбирать мусор из угля, как это делают дети других углекопов.
Изнурительный труд взрослых и детей, бедность, граничащая с нищетой, машины, уголь и угольная пыль — таковы были впечатления первого детства. Суровой была встреча на пороге жизни, мало светлого сулило будущее детям вайламских углекопов.
ГЛАВА II
Нужда встречает каждого нового ребенка в семье ньюкэстльского углекопа, нужда стоит у его колыбели, как верный друг сопутствует ему в жизни, в его труде, радостях и невзгодах, нужда провожает его в могилу. Не восторги семейного счастья возвещает крик новорожденного в убогой хижине. Новое бремя видят в нем родители; тревога сжимает сердце матери — где урвет она лишний кусок хлеба для нового рта.
Рано кончается пора беззаботного детства и начинается трудовая жизнь. В истории возникновения капиталистической крупной промышленности беспощадная эксплоатация детского труда — одна из самых зловещих и мрачных страниц.
«Поскольку, —говорит великий автор «Капитала», — машины делают мускульную силу излишней, они становятся средством для того, чтобы применять рабочих без мускульной силы или с недостаточным физическим развитием, но с более гибкими членами. Поэтому женский и детский труд был первым словом капиталистического применения машин! Таким образом это мощное средство замещения труда и рабочих немедленно превратилось в средство увеличивать число наемных рабочих, подчиняя непосредственному господству капитала всех членов рабочей семьи без различия пола и возраста Принудительный труд на капиталиста не только захватил время детских игр, но овладел и временем свободного труда в домашнем кругу, в установленных нравами пределах, для нужд самой семьи» [3] .
3
К. Маркс, Капитал, т. 1, стр. 321, Партиздат, 1936 г.
Словно грибы после дождя, вырастают хлопчатобумажные, льняные и шерстяные фабрики. Здесь, у быстро движущихся прядильных машин и ткацких станков, работают десятки тысяч английских детей, загнанных нуждой в крепкие сети фабриканта. «Берите детей!»— заявил глава английского правительства Питт-младший фабрикантам на их жалобы о невозможности вносить налоги.
«Эти страшные
Положение детей на первых английских фабриках усугублялось произволом хозяина и жестоким обращением надсмотрщиков. Получая жалованье в зависимости от выработки находящейся в их ведении мастерской, они были беспощадны и изобретательны в наказаниях. Самоубийства детей, огромная детская смертность от так называемой «фабричной лихорадки» стали обычным явлением во всех фабричных центрах. Немногим детям удавалось вынести несколько лет труда под ударами надсмотрщика в жарких и влажных помещениях прядилен, наполненных тончайшей пылью. На всю жизнь они сохраняли клеймо пережитых лишений: искривленные тела, надорванное здоровье, искалеченные рахитом или изуродованные машиной конечности.
В 1828 году в радикальном журнале «Лайон» был опубликован некиим Джоном Броуном леденящий кровь рассказ о страданиях фабричного ученика Роберта Блинко. Вместе с партией детей обоего пола, человек в восемьдесят, он попал сперва на фабрику в Лоудгеме близ Ньюкэстля.
«Здесь довольствовались одной плеткой, правда, ее пускали в ход с утра до ночи не только для исправления учеников при самой малой провинности, но и для того, чтобы подстегивать их к работе, чтобы поддерживать их в бодрственном состоянии, когда усталость клонила их ко сну. Но на фабрике в Литтоне порядки были уже иные: здесь хозяин, некий Эллайс Нидгем, бил детей кулаками, ногами, хлестал их кнутом.
Еще хуже были мастера-надсмотрщики. Один из них, Роберт Вудварт, изобретал остроумные пытки. Он придумал подвешивать Блинко за кисти рук над находящейся в движении машиной, которая своим движением взад и вперед заставляла мальчика поджимать все время ноги; придумал принуждать его к работе зимою почти голым, с тяжелыми гирями на плечах; придумал подпиливать ему зубы. Несчастный получал столько ударов, что вся его голова была покрыта ранами; чтобы вылечить его, пришлось прежде всего вырвать ему волосы при помощи смазанной смолою шапочки. Если жертвы этих жестокостей пытались бежать, то им надевали на ноги кандалы…»
Не менее устрашающая картина наблюдалась в этот период в различных областях горного дела. В рудниках и каменноугольных шахтах работало множество детей местных рудокопов и окрестного населения. Так же, как и на фабриках и мануфактурах, длина рабочего дня ограничивалась лишь пределом физического истощения сил. За несколько убогих пенсов в неделю дети должны были в продолжение двенадцати, четырнадцати, а иногда и более часов производить сортировку добытого угля, удаляя из него посторонние породы или случайно попавший мусор. На их обязанности лежало дежурить в подземных галлереях, открывая и закрывая тяжелые двери для проезжающих тачек и вагонеток с добытым углем.
В тех местах, где галереи и боковые ходы были очень тесны и низки для взрослых, перевозить груженные углем тачки заставляли детей. «В этих тесных и низких породах, — свидетельствует один документ, — способны пробираться лишь самые маленькие дети, и то только двигаясь вперед ползком на локтях и коленях… в таком неестественном положении они тащат за собой нагруженные углем тележки».Дети, дежурившие у дверей, подземных галлереи, по самому характеру этой работы, должны были спускаться в копи одновременно с началом работы; обратно они поднимались последними. Здесь, возле дверей, обыкновенно приходилось часами оставаться в полной темноте и одиночестве. В зимнее время детям не приходилось видеть солнечного света по целым неделям, за исключением дней, когда они не работали.