Стеклянная невеста
Шрифт:
— Светочка! Проветриться вышла? А не холодно?
— Да нет как будто…
— А то смотри… Курить будешь? — спросил он и протянул мне пачку.
Я взяла сигарету и поднесла кончик к трепетавшему огоньку в его согнутой козырьком от ветра ладони. Попробовав перила, я убедилась, что держатся они крепко. После чего, как и Петр Иванович, облокотилась и стала смотреть на реку, неспешно текущую мимо нас. На другом, более низком берегу тянулся полосой лес, за которым разливались атласно-зеленые поля каких-то посевов. Еще дальше виднелись купола каменной
— Я слышал, ты все Матвеем интересуешься? — вздохнув, спросил Петр Иванович.
— Да не то что бы… просто мне о нем рассказал Граф, да и вы все постоянно о нем напоминаете: Матвей да Матвей!.. Я просто не могу понять, что вы так с ним носитесь? Обычный бандит, каких много, наверное. Вон у нас полный клуб таких по ночам оттягивается. Что в них интересного?
— Ну, положим, не совсем такой.
— Да такой… только что неуловимый. Никак мне не удается его увидеть.
— Ты же его уже видела, — Петр Иванович вынул сигарету изо рта и удивленно посмотрел на меня.
— Когда?!
— Ну как же?.. Неужто не помнишь? Вспомни, как ты к нам первый раз попала? Ну, в ночь убийства, когда Алтына и Мирона подстрелили?
И вдруг, словно бы сейчас вокруг меня был не ранний летний вечер, а вновь опустилась ночная, моросящая дождиком тьма, увидела я озаренный яркими огнями фасад клуба, неоновый контур цветной русалки над входной дверью, блестящие, яркие, похожие на огромных тюленей машины вдоль тротуара, двоих мужчин, наткнувшихся на меня, и темную, потом мне везде мерещившуюся фигуру мотоциклиста, рассматривающего случайную свидетельницу убийства сквозь тонированное стекло шлема и прицел своего бесшумного пистолета.
— Так это был?!.
— Ну конечно. Мы думали, что ты знаешь.
— Откуда же мне было знать?.. А за что он их? — спросила я.
— А зачем это знать? — вопросом на вопрос ответил Петр Иванович. — Меньше знаешь, лучше спишь. Кого-то они допекли. Да и не лучшие они были представители рода человеческого, надо признать.
— Но, вот видите, — неопределенно сказала я. Петр Иванович, однако, меня понял и сразу возразил:
— Конечно, конечно, его оправдать нельзя. Никто и не пытается. Но надо помнить, что каждый живет в своем собственном аду. А у Матвея свой ад.
— То есть?..
Петр Иванович выбросил окурок в воду и сразу вытащил новую сигарету. Я молча ждала, пока он закурит. Мое любопытство было достаточно возбуждено.
— Понимаешь, — наконец сказал Петр Иванович, — когда он исчез… после тех давних событий, он был одним, а вернулся совсем другим. Если точнее, то тогда он был еще салажонком, насколько я вообще понимаю жизнь, а вернулся уже профессионалом, наемником. Где он был, то нам неизвестно. Может, сидел, а может, опять на войне был. Но вряд ли сидел. Его могли взять за непреднамеренное убийство, но ведь тело так и не нашли, а без трупа и дела нет.
— Вы имеете в виду?..
— Ты же знаешь историю с русалкой? С твоей тезкой?
— Да, мне Граф рассказывал.
— Ну
— А разве заявление от отца о похищении дочери не достаточное основание, чтобы открыть уголовное дело? — спросила я.
— Конечно, достаточное. Только тут существует маленький нюанс, — сказал Петр Иванович, густо выдул дым изо рта и посмотрел на меня. Посмотрел с сомнением, как-то оценивающе посмотрел.
— Какой нюанс?
— Разве Граф тебе не рассказывал?..
— О чем?
На лице Петра Ивановича сомнение проступило еще сильнее. Он в замешательстве сплюнул в воду, но тут же вспомнил обо мне и спохватился:
— Извини, забылся. Разве Граф тебе не говорил, что брат прежней хозяйки клуба исчез сразу после тех событий? Кстати, одновременно с Атаманшей. Ну, с хозяйкой «Русалки».
— Нет, не говорил, — помотала я головой. — А что с ними стало?
— Кто же знает? Исчезли, и все. Так что заявление было некому подавать. Вся семейка исчезла… — Он вновь посмотрел на меня и добавил после паузы: — Один Граф остался.
— А Граф здесь при чем? — резко спросила я. Петр Иванович развел руками:
— А кто говорит, что он при чем? Я хочу сказать, что из руководства клуба остался только он. Он, кажется, заявил об исчезновении хозяйки, свой долг он выполнил — ну и достаточно.
Из банкетного зала музыка доносилась все громче, там веселье разгоралось все сильнее. Петр Иванович выбросил в воду очередной окурок и сказал мне с неловкой усмешкой:
— Светочка! Наверное, я перебрал сегодня и лишнего наболтал. Ты уж не говори Графу, что это я тебе… Может, он не хотел тебе рассказывать подробности, а я вот, видишь, — находка для шпиона, — он покраснел еще больше, отчего его и без того красная физиономия побагровела. — Я не то хотел сказать, Светочка. Ты меня понимаешь?
— Петр Иванович! Ничего вы мне не говорили, а я совсем не шпион, если вы это имеете в виду. Мне почему и нравится у нас в клубе, потому что все мы здесь как большая семья. Я правильно понимаю?
— О какой это вы семье шепчетесь? Я не помешаю вашей беседе? — раздался вдруг за нами голос Шурочки.
Петр Иванович с явным облегчением повернулся к нему.
— Какое там помешаешь! Светочке уже, наверное, скучно со мной стало. Мы тут о клубе говорили.
— А что говорили? — Шурочка обнял меня и Петра Ивановича за плечи. — Уж не о Матвее?
— Почему ты о нем спросил? — поинтересовалась я.
— Да очень просто, тебя, кажется, эта тема больше всего занимает последние дни.
— Что, так заметно?
— Мне заметно. Так что тебя интересует? Я о нем тоже кое-что знаю, чего другие не знают. Спрашивай.
Мне показалось, что легкомысленная веселость его сейчас напускная, он говорил серьезно. Я и повторила прежнее: почему все так носятся с бандитом?
— Ах, Светик! Как до тебя не доходит? Ты ведь женщина, тонко чувствующее существо. Разве тебя не волнуют примеры возвышенной любви?