Стеклянная рука
Шрифт:
— У него глаза! — Паша заверещал. — Глаза!!!
Заверещал страшно, как придавленный лисой заяц. Потом на пол грохнулись дубинки, они глухо стукнули по паркету. Мне стало как-то не по себе, и я крикнул Тоске:
— Тащим вверх!
И я потянул веревку на себя.
Веревка не шла. Паша орал из-под пола, орал жутко, я пытался его выволочь, но бесполезно. Веревка уползала в дыру, срывала кожу с ладоней — я, как идиот, забыл надеть перчатки.
Тоска вскрикнула и разжала руки, с ее ладоней капала кровь. Я понял,
Паша замолчал. Я сел, подтянул шнур. Веревка была оборвана.
— Лопнула? — предположила Тоска.
— Таким шнуром можно машину из грязи выволочь, — сказал я. — К тому же она не лопнула, она обрезана. Или обкушена.
— Как обкушена? — спросила Тоска.
— Зубами. — Я вертел обрывок шнура. — Или ножницами, по-разному может быть…
— Надо спуститься! — Тоска двинулась обратно вдоль по галерее. — Надо его достать…
— Лучше не надо. — Я принялся аккуратно сворачивать шнур в бухту.
— Почему? — удивилась Тоска.
— Потому что… Если Пашу действительно утащили, то тот, кто его утащил, наверняка будет ждать, что мы пойдем его выручать. И встречу нам подготовит. А если твой Паша прикалывается, то мы на эти приколы не поведемся. Все очень просто. Пока он там бултыхается, мы лучше этот альбом дурацкий найдем. Мы за ним сюда пришли в конце концов. А всякие Паши…
Я наклонился и посмотрел в дыру. В дыре было темно. Хотя должно было быть светло. Но свет в этом клубе распределялся весьма причудливым образом. Я плюнул в дыру, ответа не последовало.
— А всякие Паши — это расходный материал, — закончил я.
— Как это расходный материал? Мне его еще сдавать родителям! А ты тут плюешься и веревки сворачиваешь!
— Паша что, твой брат?
— При чем здесь брат…
— Ну, тем более. А веревка нам еще пригодится. Может, повесить кого придется или со второго этажа прыгать…
— А если его это, — Тоска провела ладонью по шею, — если его там того? А мы тут сидим…
— Если его того, мы ему уже тем более не поможем. Потом заберем останки…
— Какие останки? — испугалась Тоска.
— Ну, если там действительно бензопила, то окровавленная. Я же говорил — пошлю открытку его родителям…
Тоска хмыкнула. Я двинулся дальше. Тоска сказала мне, что я придурок, и пошла за мной.
Галерея привела нас к библиотеке. Ведь в каждом уважающем себя Доме культуры должна быть библиотека. Книг, правда, тут особо никаких не было, одни журналы «Здоровье» и «Семья и Школа», зато в большом количестве.
— Там. — Я указал пальцем через читальный зал. — Там квартира Паровозова.
— Почему там?
— Потому что библиотека в Доме культуры — самое тихое место. Если где и устраивать квартиру, то только там. В тишине. Художники любят тишину, они такие неженки. Так что вперед.
Я
— А есть искусство владения томагавком? — спросила Тоска.
— Конечно, — ответил я. — Сейчас я тебе покажу. Вон видишь дверь?
— Ну?
— Иди, стань к ней.
Тоска подошла к двери.
— У тебя яблока нет? — спросил я.
— Нет, а что?
— Ничего. Придется так. Настоящий индеец может метнуть томагавк на расстоянии волоса от головы добровольца.
— А кто доброволец?
— Ты.
И я размахнулся томагавком.
5 Легенда об осиновой пуле
Конечно, это была просто шутка. Я не собирался метать в Тоску топор, я же не идиот. К тому же попасть на расстояние волоса невозможно, такие штуки проделывал лишь старина Чингачгук, а он давным-давно помер в своей Оклахоме.
Дверь, к которой прислонилась Тоска, была нужной нам дверью, я срубил петли, и мы вошли внутрь.
Квартира Паровозовых была похожа на музей. Не тот музей, в котором хранятся окаменевшие трилобиты, наконечники стрел древних людей или, к примеру, чучела речных крыс и бобров. А на музей, в котором краеведы-любители собирают старые лапти, утюги и дверные ручки, до которых дотрагивался поэт Бальмонт проездом из города Шуи в город Париж.
Мы стояли в большой прихожей, заваленной пыльными ширмами с японскими журавлями, раструбами от граммофонов, пластмассовыми слониками, горшками и другой ерундой, которую так охотно собирают пожилые домохозяйки.
В углу маленький сверлильный станок. На стене на штыре настоящий немецкий автомат времен Второй мировой — вещь дорогая и редкая. Я подошел, дернул, но автомат оказался приваренным к этому самому штырю.
— Оригинально. — Я дернул посильнее, но ничего не получилось, крепко приварили.
Я подумал, что надо будет как-нибудь на досуге наведаться сюда и автомат срезать, но потом заметил, что он не только приварен к штырю, но и ствол у него залит каким-то металлом. А жаль.
— Вот комната Паровозова! — Тоска указала на дверь справа. — Нам туда…
На двери была нарисована картина голландского художника Ван Гога, на которой он изобразил самого себя с отрезанным ухом. Только на этой картине был совсем не Ван Гог, а парень лет двадцати и с ухом. Вернее с ушами. С большими заячьими ушами. Довольно оригинально. А глаза у него были зарисованы черными крестиками, как будто зашиты. Только я заметил еще кое-что.