Стеклянные цветы
Шрифт:
— Здравствуй, доченька!
— Здра… здравствуй!
Бруни захотелось зажмуриться — авось галлюцинация исчезнет! «Доченькой» папаша называл ее редко и обычно предварял этим обращением какую-то уж очень вопиющую гадость, например: «Доченька, за ворота поместья ты до конца каникул не выйдешь, я уже отдал охране соответствующее распоряжение».
Но сейчас он выглядел вполне благодушным, даже цветы принес!
— А где Берк? — отец огляделся с таким видом, будто ожидал, что Филипп вылезет из шкафа.
— Скоро придет,
— Ну, как ты себя чувствуешь?
Чувствовала Бруни себя, можно сказать, даже неплохо. Конечно, шов побаливал, вставать и ходить было еще тяжело, смеяться тоже, но до туалета она уже спокойно добиралась без посторонней помощи, а сегодня с утра даже по коридору прошлась. Когда пришел папаша, она как раз обдумывала, как бы уговорить Филиппа свозить ее завтра днем в парикмахерскую.
Про парикмахерскую она, разумеется, говорить не стала, зато рассказала, что сегодня ей уже разрешили есть твердую пищу, с утра дали кашу со сливками, а на ужин обещали мясное суфле.
— А когда тебя выпишут? — поинтересовался он.
— В понедельник или во вторник. У тебя что — в Швейцарии какие-то дела, что ты решил ко мне заехать?
— Да нет, — отец даже вроде как обиделся. — Я к тебе приехал. Но дела… они, сама знаешь, везде найдутся.
В детстве Бруни мечтала, чтобы отец хоть немного посидел с ней — не поглядывал на часы, никуда не торопился, сидел и разговаривал о чем-нибудь. А сейчас выходило как-то странно и глупо: было непонятно, о чем говорить.
Похоже, и он маялся, не зная, что бы еще такое спросить.
— Как там Кристина поживает?! — решила она протянуть ему спасительную соломинку.
— Э-э… хорошо, спасибо… — Он чуть помедлил. — А ты что — догадалась?
— Папа, сколько лет я тебя знаю? — ухмыльнулась Бруни, повторяя его собственную любимую фразу. — И что, ты собираешься жениться на ней?
— Еще не решил, — папаша тоже усмехнулся. — Если женюсь — придется искать новую секретаршу, а с Кристой я уже сработался. Сейчас она на две недели в отпуск ушла, так я с дурой этой временной замучался — ничего не знает, ничего найти не может, даже кофе такой, как я люблю, и то сделать не умеет. Да и сама Криста… конечно, я напрямую ей не предлагал — так, намекнул. И почувствовал, что она не очень-то хочет…
— Что не хочет? Замуж за тебя? — от удивления у Бруни глаза вылезли на лоб. — Почему?!
— Она сказала, что чем скучать дома, пока ее муж трахает очередную секретаршу, лучше быть этой секретаршей, — смущенно объяснил отец.
Бруни задохнулась от смеха и тут же, схватившись за живот, Скорчилась от боли. На глазах выступили слезы.
— Ты что?! — испугался папаша. — Болит что-то?!
— Ни-ичего… — проскулила она. — Мне смеяться нельзя… — Снова хихикнула, не в силах удержаться.
Ну и Кристина! Сказать такое всемогущему Майклу Э. Тренту! Ее рейтинг в глазах Бруни сразу вырос чуть ли не вдвое.
—
В этот момент дверь открылась, и на пороге появился Филипп.
Лишь на миг на лице его промелькнуло удивление, в следующую секунду оно стало официально-деловитым.
— Здравствуйте, мистер Трент.
— Здравствуйте, Берк, — отец встал ему навстречу, пожал руку. — Я вижу, вы хорошо заботитесь о моей дочери! — с улыбкой кивнул на яркий пакет, который Филипп держал в другой руке.
— Да это… мне не трудно…
Бруни про себя хихикнула — ей-то он не далее как вчера заявил, что она его совсем загоняла и что такой несносной капризули он в жизни не видел!
Филипп поставил пакет у изголовья кровати.
— Ладно, не буду вам мешать…
Да что же это такое — она его ждала-ждала, а он едва пришел и сразу удрать намылился?! Папаша вот-вот уйдет, и ей потом одной сидеть, скучать?
Сказать что-либо по этому поводу Бруни не успела — отец опередил.
— Да нет, мне уже пора ехать. — Нагнулся к ней, поцеловал. — Ладно, выздоравливай! Я, наверное, послезавтра еще заеду.
Она едва успела выговорить «До свидания, папа», как он уже шагнул к двери; выходя, оглянулся.
— Берк, можно вас на минутку?
Филипп послушно двинулся следом.
Остановились они где-то недалеко от двери. Говорили тихо, так что голоса еще можно было кое-как различить, но слова сливались в некое «Бу-бубу-бу».
«Минутка» длилась довольно долго. Прошло пять минут… семь, Бруни успела подумать и про то, что, похоже, Кристине все-таки не миновать быть миссис Трент номер четыре, и о том, что в субботу приедет Рене (Говорить ей что-то про Теда или лучше не стоит?), а «Бу-бу-бу-бу» за дверью не утихало.
Наконец не выдержала — встала, взяла щетку и подковыляла к зеркалу, висевшему у двери: и причесаться не помешает, и, авось, заодно удастся услышать, о чем они там говорят. Но различить смогла лишь обрывок фразы: «…май в вашем распоряжении, а с первого июня приступите к работе».
Сказал это отец. Бруни напряглась и прислушалась, пытаясь разобрать, что ответит Филипп, и тут, словно по закону подлости, папаша заявил: «Пойдемте, проводите меня», и за дверью послышались удаляющиеся шаги.
Она с досады хлопнула ладонью по стене — да что же это за невезуха! — и поплелась обратно к кровати.
Филипп не возвращался долго. Бруни проглядела покупки, которые он принес — трусики он купил такие, как надо, и книги оказались удачные. В другое время она бы обрадовалась, но сейчас ей было не до того.
Сказанная отцом фраза гвоздем засела в голове. О чем он говорил, догадаться было нетрудно — о новой работе для Филиппа, в Бостоне… или еще где-то. О работе, к которой он должен приступить с первого июня.