Стеклянный ключ
Шрифт:
— Андрей тоже! — запальчиво возразила девушка.
— Вот я и прошу вас помочь мне узнать, чего они хотят. Возможно, вы абсолютно правы и ничего особенного между ними не происходит. Я, кстати, не такой скептик, как некоторые особи моего пола, и вполне серьезно и уважительно отношусь к женской интуиции. Тогда я извинюсь за причиненное беспокойство, и, поверьте, мои извинения будут весьма и весьма материальными. Это спасибо, — засмеялся он, — вы вполне сможете положить в карман. А если я все-таки прав… Лучше предотвратить проблему, чем после ее
Ему все-таки удалось сбить ее с толку. Он неадекватно реагировал на ее слова, не злился тогда, когда по всем расчетам должен был злиться; не утратил терпения, будто разговаривал с несмышленым ребенком. И Марине с каждой секундой все тяжелее было сопротивляться ему, его странному магнетизму и мужскому обаянию. Она наконец поняла, кого он ей напоминает, — Шона Коннери, такого же ироничного, лукавого, галантного и шикарного. Она глотнула кофе и согласилась:
— Да, конечно. Вы правы.
Вадим махнул рукой, подзывая официанта, и что-то пошептал ему на ухо. Затем вкрадчиво продолжил:
— Я не буду вам особенно докучать, только иногда позвоню, спрошу, как идут дела, что новенького… Вы с вашим умом и женской интуицией узнаете столько, сколько ни один Штирлиц не разведает. Мужчинам в массе не хватает артистичности и воображения.
Зазвонил мобильный, исполняя сложную классическую мелодию. Девушка прислушалась: что-то до боли знакомое, но что? Андрей бы наверняка помнил и композитора, и название; и его наверняка раздосадовало бы ее незнание. Господи, сколько же обиды накопилось в ней за эти годы. И Марина подумала — что она, собственно, теряет? Зачем выгораживает того, кто ее ни в грош не ставит? За свое счастье нужно бороться, и она станет бороться.
— Да, — сказал Вадим отрывисто, — да, Петруша. Ох как хорошо! Порадовал, порадовал ты меня, и я тебя тоже порадую, вот увидишь. Ну что, давай действуй. Твой выход. Да. Да, буду ждать результатов. Звони, дорогой, не пропадай. Удачи. Все, до связи, пока. — И, обернувшись к спутнице, извинился: — Простите, драгоценная моя, дел невпроворот. Ни днем ни ночью нет мне покоя.
Голос его был больше всего похож на мурчание сытого и довольного кота.
Тут подкатился официант с бутылкой дорогущего шампанского в серебряном ведерке и ловко разлил кипящую жидкость в два высоких хрустальных бокала. Вадим торжественно взял один, приподнял, держа на уровне глаз, и промурлыкал:
— Ну что, Мариночка! За успех нашего предприятия!
Большой народный хурал проводил выездное заседание в ресторане «Ацтека», где подавали лучшую «Маргариту» в городе.
Завидев в дверях Татьяну, бармен приветливо замахал рукой и снял со сверкающей стеклянной полки внушительную бутыль с ликером «Куантро».
— Алкоголик, — прокомментировала Машка. — В любом злачном заведении уже по глазам узнают, чего твоя душенька желает.
— Завидно? — спросила подруга, устраиваясь за своим любимым столиком в рукотворном гроте, в самой глубине зала. Тут толстые
Татьяна специально притащила сюда Машку. Той надо было встряхнуться и отнестись к себе, любимой, трепетно и нежно. А то всю душу уже вымотала себе из-за неверного возлюбленного. Тото полагала, что это вопиющее безобразие, и с ним нужно покончить раз и навсегда.
— Стейки у них тут обалденные. Уши свисают с края тарелки. И фахитос рекомендую настоятельно.
— А на их цены ты смотрела? — нервно спросила Машка.
— Я-то смотрела, а вот ты не смотри. Сиди смирно, пей, ешь, радуйся жизни. А то на тебя без слез смотреть невозможно. Думаешь, это кто-то оценит? Вынуждена тебя разочаровать — ни в коем разе. Плевать ему на твои душевные метания и трагедии. Ясно? И поэтому спасение утопающих — дело рук самих утопающих.
— Я понимаю, — пробурчала Машка, нервно дергая кончиком носа, что означало готовность расплакаться в любую минуту. — Просто душа болит.
— А ты ублажи душу мороженым, пирожным, коктейльчиком. Потом отправимся в «Гранд-галерею», купим тебе что-нибудь новенькое и веселенькое.
— Тото, ты же разоришься.
— Еще нет. Когда наступит финансовый кризис, я тебя оповещу телеграммой. Будешь меня кофе поить. И корочку хлеба покупать.
— Ну, рассказывай, рассказывай, сил нет терпеть.
Татьяна неодобрительно покосилась на подругу, но принялась докладывать:
— Первый раунд мы сыграли. Он знает, что я наглая, что у меня есть покровители и голова на плечах. Словом, мы добились своего. Сейчас он меня ненавидит.
Машка вскинула на нее недоуменный взгляд:
— Ненавидит-то за что?
— А я вела себя так, что любому нормальному человеку станет тошно и крайне неприятно. Он разозлился, я ему поперек биографии встала. И теперь он будет думать, как меня — такую удачливую и самодовольную — крепко ущучить.
— Ну и чему ты радуешься?
— Тому, что расчет был верен, а я сработала на «отлично». И заслужила вот этот бокал с «Маргаритой». И еще один заслужила. Влюбить в себя с первого взгляда — не самая легкая задача. Да и не верю я в такую любовь. А вот заставить о себе думать — это, пожалуй, главное. Я тебе гарантирую, что он будет думать обо мне весь день. Во всяком случае то и дело возвращаться мысленно к нашему диалогу и придумывать гораздо более удачные реплики. В своего пупсика он влюблен, но это даже лучше.
— Чем? — тоскливо осведомилась Машка, не разделявшая энтузиазма Татьяны, особенно по последнему пункту.
— Чем грузины, — машинально ответила та.
— Какие еще грузины?
— Анекдот такой. «Армяне лучше, чем грузины. Чем, чем лучше? Чем грузины».
Маша наконец расхохоталась.
— Почему лучше?
— Ватсон, — ласково сказала Тото, — вы меня смущаете. Помнишь, с чего начинается «Ромео и Джульетта»?
— Нет, не помню.