Стеклянный конверт
Шрифт:
Берёзовый лес покато уходит к речке Снеткин Ключ. Вода в ней, затемнённой кустарниками и деревьями, всегда холодная и торопливая. А за речкой поднимается Попов Верх. Деревья там огромные. Стволы у них высокие, как телевизионные антенны. Только толстые, как заводские трубы. Отсюда, из березняка, ребятам кажется, что на верхушках деревьев на Поповом Верху лежат кучами облака.
— Только, чур, уговор: не расходиться. Артелью ходить будем. А то, гляди, отобьёшься, тут он тебя и закружит! В такую чапыгу заведёт, так там и останешься!
— Есть хочу! Отведите меня
— Есть он захотел! Только пообедали!
— А зачем? Почему он кружит? — не унимается Гринька.
— Потому, что у всех людей одна нога короче, а другая длинней, — говорит Шурик и легонько стукает Гриньку ладонью по лбу, чтобы он лучше понял.
— Ещё чего! Вот это сказанул! — хохочет Галька. — Хромые люди-то, что ли?
Гриня садится на траву и вытягивает ноги, сравнивая длину.
— Обманываешь всё! Нет у меня длинной ноги. Обе ровные, нехромые! — радуется Гриня, стуча пятками по земле.
— Ну вот, не закружит тебя леший. Можешь не бояться, — смеётся Талка.
— Смотрите-ка, ребята! — показал Шурик ребятам зелёный лист. — Одна половинка у него вон как разрослась, а другая съёжилась. И вон, у другого листа тоже! Сейчас я расскажу, какой леший кружит человека, — обещает Шурик.
— Исть хотца! — всхлипнул мальчик.
— Гриня, не бойся. Шурик тебе сейчас всё про лешего объяснит, и ты перестанешь их пугаться, — сказала Нина.
— Рассказал один такой! Сколько ты, Шурик, живёшь на свете? Всего ничего! А бабушке Лампиаде скоро сто годов! Она их сколько перевидела, этих леших!
— Мне рассказывал отец. А он — день и ночь в лесу. Знает всё про леса. И у него знаешь сколько книг про траву и деревья! Даже в шкафу не умещаются.
— Так то вон про што, а не про лешего, — сомневается Галя.
Ребята сошлись поближе к Шурику. Так они двигались рядком, собирая то грибы, то позднюю землянику. Грибы клали в корзинки, а ягоды в рот.
Грибов было много в том году. Они высовывали из травы и из-под папоротников свои береты. Боровики — коричневые, подосиновики — оранжевые, рыжики — серо-зелёные.
Все грибы были крупными, твёрдыми, на них, казалось, можно штопать чулки.
— Батюшки мои! Гляньте-ка на вот этот-то листок! — закричала Галька. — Как его перекособочило! Одну-то сторону разнесло, как щёку от больного зуба, а другая совсем тощая.
— Ой, и правда! — радостно удивляется Нина, рассматривая листок.
— Ну, вот видишь! Отец нам сколько раз говорил, куда ни глянь — везде отличается правая сторона от левой, — торжествует Шурик.
Ребята притихли, задумчиво рассматривая травинки, листья, стебли и, к удивлению своему, во всём замечая неодинаковость. Талка набрала для своей коллекции всяких листьев, стараясь, чтоб половинки их были разными…
— А леший? — насупясь, спрашивает Гриня.
Шурик посмотрел на свои руки, сложив ладонь с ладонью.
— Вот, глядите сюда. У любого человека отличаются левые руки и ноги от правых. Правые руки — развитей, сильней; правая нога тоже лучше развита и потому делает шаг длинней левой.
— Я правша! — размахивает правой рукой и радостно смеётся Гринька.
— Почти у всех людей правая нога шагает шире, чем левая. По этому самому всегда в большом лесу, а в поле ночью и в туман человек кружит и кружит.
Ребята начинают мерить свои шаги и длину ног.
— Вот это здорово! Как это мы раньше не догадывались! А то валили всё на лешего, — делая большие глаза, восхищается Галька.
— А я правша, а я правша! — прыгая на правой ноге, радуется Гринька, освободившись от страха перед лешим.
Дети уже набрали свои корзиночки доверху. Только Галина большая плетушка никак не наполняется.
— Вот завистная Галька! Хватит. Все Засеки не оберёшь. Пойдём, — зовёт Нина.
— Вы посидите тут, отдохните, я чуть ещё пособираю. Плетуху тяжело таскать, я её высыплю около вас, а с пустой пойду.
Галя уходит в сторону речки, аукаясь.
Когда Галя пропала за деревьями, Шурик подошёл к кучке её грибов, убрал из неё верхние, с посиневшими срезами на ножках рыжики и добавил туда две пригоршни мелких грибов из своей корзинки. Потом сверху опять положил приметные рыжики. За Шуриком подошли Талка и Алёша и добавили в кучку грибов из своих корзинок и сверху замаскировали теми же рыжиками. Подошёл было и Гринька. Он был парень артельный. Куда все — туда и он. И, хотя у него было очень мало грибов, он хотел половину отсыпать.
— Сиди уж! Обойдутся без тебя, — отстранила его Нина.
Галя скоро вернулась. Ей повезло. У Снеткина Ключа она напала на опят. Она взглянула на свои оставленные на траве грибы и округлила глаза:
— Вроде грибов прибавилось, а?
— Подросли, пока ты уходила, — засмеялся Алёша. — Клади в плетушку, а то не уместятся.
— Давай помогу тащить-то, — подошла к ней Нина.
— Смогу и одна, — ответила Галя, взваливая на спину плетушку.
Дети тихонько пошли к деревне. Из корзин пахло свежими грибами. На почерневших от грибов кончиках пальцев ребят тоже, казалось, стоял аромат тугих подберёзовиков и смуглых, толстоногих боровиков.
— Ты, Талка, листьев-то сколько насобирала? Уж не газ ли станешь из них делать? — спрашивает, смеясь, Галька.
— Газ, двас! Правша, левша, правша, левша, — командуя сам себе, вышагивает Гринька. — А старинные грибы тоже оборотились в газ? А лизуны?
— Какие лизуны? — спросила Талка.
— Улитки, — пояснила Нина. — Они снизу прилипают к шляпкам грибов и, как языком, слизывают всю мякоть.
— И улитки и ракушки тоже сделались газом, — сказал Алёша.
Старая, кирпичная, семь на восемь изба бабки Лампиады стоит близ края деревни в тени раскидистых вётел. На лавочке, у серых деревянных сеней, сидит сама старая Лампиада и смотрит на опускающееся к Засекам солнце. Оно закрыто широким сиреневым облаком, и только видны длинные, в четверть неба, неслепящие глаз его лучи, косо опирающиеся на дымчатые далёкие леса.