Стена Плача (повести и рассказы)
Шрифт:
Эти слухи были весьма достоверны, потому что крики Петькиной бабушки: «Ты что, идиёт! Если ты вздумаешь жениться на этой проститутке, ноги моей на свадьбе не будет!» – достигали любых, даже самых глухих ушей.
Петька пытался, видимо, возражать, но после коротких пауз вновь гремела тяжелая артиллерия: «Идиёт! Ты один на всю Одессу, кто еще не спал с ней!»
Заняв круговую оборону, Петя стоял на своем, и даже последний аргумент: угроза лишить его наследства, так же, как и последующий: «Я не позволю тебе прийти на мои похороны!» – не могли поколебать решимости его овладеть сердцем прекрасной Блямбы.
Но вдруг на пути его бронепоезда появился неотразимый
Звали его Нгуен Ван Тхань. Иностранец был выпускником водного института и большим другом Советского Союза. Одно из этих обстоятельств, а может быть, и все сразу окончательно решили Валькину судьбу, а Петя, получив в ответ: «Ну и спи со своей полоумной бабкой!» уехал с горя на комсомольскую стройку.
Если вы меня спросите: «Что такое комсомольская стройка?» – я вам не отвечу. Я этого просто не знаю. Хотите, я вам расскажу про пионерский трамвай? Это почти одно и то же.
XXII съезд КПСС стал съездом надежды не только для Людиной мамы.
Весь 1961 год, начиная с 12 апреля, двор находился в лихорадочном возбуждении. Началась долгожданная героическая эпоха, и каждый, испытывая гордость за свою принадлежность к Великой стране, умиленно следил за динамичной хроникой героических будней: «Гагарин и Хрущев. Хрущев и Фидель. Фидель и Терешкова. Терешкова и Хрущев – ура!»
Все не в счет: и в подвале живущие Зозули, и перенасыщенные коммуналки, отсутствие воды, туалета, черт с ним, с туалетом, – утром можно вылить ведро в канализацию – когда МЫ (о, это великое советское МЫ, позволяющее чувствовать себя сопричастным всему – победе «Черноморца», революции на Кубе, судьбам Манолиса Глезоса и Патриса Лумумбы), МЫ, нищие, затравленно-дисциплинированные, только-только отстроившие руины, прорубили окно в сердце клятой Америки: «Куба – любовь моя, остров зари багровой…»; и вихрем в космос, выкуси Америка, он сказал: «Поехали!» – и до хрипоты в горле, до одури в глазах: «Ура-а!!.»
Но если быть хронологически точным, то в споре, что было раньше: курица пли яйцо, вначале было 12 апреля, а потом сентябрь шестьдесят первого, когда Парикмахера чуть не хватил удар: Евтушенко, «Бабий Яр», в «Литературке»…
– Шелла, ты только послушай, – восторженно вопил он:
Еврейской крови нет в крови моей.
Но ненавистен злобой заскорузлой
Я всем антисемитам, как еврей.
И потому – я настоящий русский!
– Как он сказал! Как ему позволили? Нет, без ведома Самого опубликовать бы не посмели!
Ну а когда грянул октябрь и Хрущев выступил со своим докладом на съезде – изумление, растерянность, восхищение, все слилось в одном слове «надежда»: «прощайте, годы безвременщины» и «бездны унижений».
А затем еще один доклад – от одного потрясения к другому.
Через 20 лет коммунизм! Господи! Какое великое счастье жить в этой стране. Только бы дожить до восьмидесятого, когда будет полное изобилие, можно будет, бесплатно ездить в трамвае:
– Читай, Шелла, там так написано: иметь квартиру, телефон…
И чудесный лозунг «От каждого по способностям – каждому по потребностям» просто не мог не нравиться. Не имея особых к чему-либо способностей и закрываясь стандартным: «Я больше не могу», отовариваться сполна, по потребностям – какой дурак, если он не чересчур умный, не захочет при коммунизме жить.
Я хочу! Я очень хочу жить при коммунизме. И Изя Гейлер, и Валька Косая, и Петя Учитель, и Мишка Майер,
Изя Парикмахер подал заявление о приеме в партию. Его не приняли, и он не обиделся. В душе он считал себя коммунистом.
Шая– патриот его успокаивал: «Не волнуйся, тебя еще примут!»
Он послал уже две поздравительные телеграммы съезду и сейчас помогал Юрию Алексеевичу Дубовцеву писать письмо в ЦК. После нескольких вариантов они выбрали наиболее краткий и убедительный.
«Дорогой Никита Сергеевич! Я, Дубовцев Юрий Алексеевич, был мобилизован а армию 14 июля 1941 года. В составе 25-й Чапаевской дивизии участник героической обороны Одессы и Севастополя. В июле 1942 года после окончании героической обороны Крыма вместе с большой группой бойцов Красной Армии я попал в плен к немцам. В плен я попал раненым, без патронов и ничем себя не посрамил. В феврале сорок пятого я пыл освобожден американцами и несмотря на проверки в „Смерше“ 5 лет провел в заключении. Несмотря на свое боевое прошлое участником войны я не считаюсь. Прошу Вас дорогой Никита Сергеевич, в свете решении исторического съезда рассмотреть мое заявление, и чтобы мне не было стыдно перед моими детьми, а также сослуживцами 9 мая, считать меня участником войны и выдать положенную мне медаль ''За победу над Германией».
Весь шестьдесят второй год «Известия» печатали биографии реабилитированных военных. Какие имена! Но главное, 11 июля – Николаев, 12 июля – Попович, а затем шестьдесят третий год: 14 июля – Быковский, 16 июля – Терешкова!
И в тот же год, не давая никому передохнуть от восторгов, невиданный в истории брачный союз трех любящих сердец.
О любви втроем наш двор кое-что уже знал, и я не буду пересказывать вам хрестоматию, тем более, что Мопассан из меня никудышный, но чтобы так, в открытую, на весь ликующий Союз – о, это было впервые.
В день массовых свадеб, 8 ноября 1963 года, двор умиленно наблюдал за неожиданно ставшими счастливыми Николаевым и Терешковой и, благо тогда еще не было мексиканских телесериалов, гадал, кто из них больше любит сияющего между ними Хрущева.
Трехлетняя Региночка Парикмахер также смотрела телевизор.
– Мама, а наш папа тоже генеальный секеталь? – неожиданно вопрошает она и па недоуменный вопрос мамы: «Почему ты так решила?» – категорически заявляет:
– А он тебя тоже любит.
– Абрам, ты только послушай, какой умный ребенок, – прерывает ее бабушка. – Иди ко мне, ласточка, дай я тебя поцелую, и никому больше это не говори.
«Генеальный секеталь» ничего не слышит. Хотя именно этот вопрос он задаст через двадцать лет начальнику одесского ОВИРа на неожиданное: «Вы-то зачем едете? У вас прекрасная работа, трехкомнатная квартира…»
– Простите, а могу ли я в этой стране стать генеральным секретарем КПСС? – после чего тот молча поставит свою подпись.
Это будет потом, а пока он курит во втором дворе вместе с Борей Вольшанскнм и убеждает того в скорой парламентской победе левых сил во Франции и Италии.
Вдруг – о, это неожиданное вдруг, оно всегда некстати – вдруг прорвало трубы, ударили морозы, пропало масло, судья дал пенал, сионисты подкупили, а ЦРУ взорвало. Вдруг, когда все уже уверовали в правдивость Изиных слов, из соседнего парадного с диким криком и со спущенными штанами выскакивает во двор молодая женщина. Самые отчаянные, а всегда находятся те, кому море по колено, рванули в парадное – к застали там мужчину тоже со спущенными штанами, растерянно глядящего на свое обосранное хозяйство.