Стенка
Шрифт:
– Ну, а что мне сказать Ганьярду?
– Ты ему скажешь, что больше не хочешь водиться с коротышкой, у которого ляжки в шесть дюймов - и сразу уже зад.
– Ноги, - благородно заметил Филипп, - надо говорить ноги, в шесть дюймов.
– А я говорю - ляжки! Скажешь, нет?
Она вскочила, готовая к бою. Стружки дрожали у нее на локтях, на юбке. Филипп снова надел очки и примерился рубанком к последнему сучку на своей наклонно поставленной доске.
– А ты не помолчишь?
– сказал он в
– Замолчу, когда захочу.
– Ну так не молчи.
Филипп не помнил, чтобы он вышел из себя с тех пор, как научился соображать, а он научился соображать задолго до того, как женился.
Морванда с победоносным выражением лица набрала в передник стружек, что всегда делала, заходя к Филиппу. Вечером от яркого пламени будет и свет и тепло.
Она ушла. Несколько стружек вывалилось из ее передника, их тонкие кольца скатывались прямо в лужу. Так с головы пожилой, почтенной, дрожащей от ярости дамы спадают белые папильотки.
IV
Споры продолжались. Теодюль Ганьярд был неплохой человек, но очень упрямый. Он знать ничего не желал и все твердил:
– Это зависит!
– Будет сегодня хорошая погода, Ганьярд?
– Это зависит!
И у него все зависело. Сомневаясь во всех остальных, он и в самом себе не очень был уверен и в споре путался, словно в чаще леса.
Обсудить сооружение стенки было для них труднее, чем ее складывать. Сначала Филипп предложил высоту прямо на смех. Утка перебралась бы через нее, даже не подскочив. О каждом лишнем камне они говорили так, словно уже тащили его, надрываясь.
– Сделаем стенку в метр, и все, - сказал Теодюль.
– Да они через нее надают друг другу затрещин!
– сказал Филипп.
– Ну, тогда прибавим еще ряд, - сказал Теодюль.
– Сделаем на известке?
– По-моему, сойдет, если мы просто поровнее сложим камни насухо.
– Наши женушки как двинут разок, так она и развалится, - сказал Филипп.
Теодюль упрямо проворчал, не поднимая головы:
– Это твоей жене пришло в голову. Значит, тебе и платить.
– Старина!
– протянул Филипп.
И показал рукой сначала, будто сметал что-то с земли, вероятно стенку, а затем будто отшвыривал прочь что-то другое. Все это могло означать:
"Раз так, пусть моя жена треплет твою на здоровье".
Теодюль не стал упираться, но с уговором, что они подпишут условие.
Складывать стенку они, понятно, будут сами, ради экономии. Впрочем, это и не трудно, если имеешь вкус к работе. Тут мудрить нечего.
Уступка за уступкой - они в конце концов размякли. Хуже всего было то, что ссора угрожала их дружбе: ведь и Ганьярда тоже (как все сошлось!) заявила Теодюлю:
– Сделай мне одолжение и сейчас же рассорься с ее мужем!
– Вот напасть!
– сказал Филипп.
Ни
– За дело!
Во время работы жены, словно подписав перемирие, подбадривали их. Они возглавили составление общего плана, а когда стенка подросла, и сами старались помогать.
– Держи-ка, Липп, душа моя!
– говорила Морванда, подавая своему мужу лопаточку известки.
Ганьярда не отставала от нее:
– Лови-ка, Дюль, дорогой!
– И кидала своему подходящий кусок кирпича.
Они обходились с мужьями ласково, стараясь доказать друг другу, что умеют поддерживать согласие в собственном доме:
"Видите, сударыня, как мой муж счастлив со мною! Значит, ясно, кто из нас злая тварь!"
Вообще они подчинялись обычному правилу: если отрываешься от одного, сближайся с кем-нибудь другим, чтобы не оставалось пустого места.
Филипп с Ганьярдом, заласканные, не смели крикнуть: "Ну-ка, бабы, пошли прочь!" - и уже не глядели на расход известки.
V
Так они работали три дня. На третий день к вечеру, когда стенка была закончена и дело дошло до заслуженной награды, Филипп Морванд подал условленный знак. Теодюль Ганьярд подмигнул в ответ, и они порознь ускользнули со двора.
Противницам немедленно захотелось освоить новое владение. Морванда приставила к стенке лестницу для кур, намереваясь совершить небольшую рекогносцировку; но едва ее голова показалась над стенкой, как с той стороны появилась голова Ганьярды.
Хоть им обеим и стало досадно, они не тронулись с места, потому что каждая была уверена в своем праве на половину стены. Филипп и Теодюль сгладили верхнюю часть, и здесь камни, вбитые сильным ударом молотка в валик известки, образовали почти гладкую поверхность, которую можно было воображаемой линией разделить по длине надвое.
Морванде пришла в голову еще одна мысль.
Она здесь установит свои горшки с цветами, и вместо этой надутой образины у нее перед глазами будут гвоздики и розы. Мысль была так удачна, что Ганьярда тоже ухватилась за нее, и они одновременно принесли по цветку.
"Пусть себе!" - подумала Морванда, польщенная тем, что ей подражают.
Молча, с разных концов стены, начали они расставлять свои горшки. Они расправляли цветы, чуть касаясь их пальцами, как взбивают прическу, и мокрой тряпочкой протирали зеленые листья.