Стены молчания
Шрифт:
Мне хотелось сказать, что моя правда — это и ее правда. Но больше всего мне хотелось поговорить с ней о том, что случилось с моей матерью. Мне ужасно хотелось излить свою душу, свою скорбь. Но глядя в измученное лицо Кэрол, я думал о том, что вряд ли нам удастся откровенно поговорить в ближайшем будущем. Ее изоляция была направляемой, хорошо срежиссированной. Ей разрешалось разобрать, а затем собрать свою душу под четким наблюдением врачей.
И ее правдой было то, что у нее все еще была мать.
Кэрол закрыла лицо ладонями. Она выглядела такой несчастной.
— И, пожалуйста, не спрашивай меня о НАС.
Она развернулась и начала удаляться от меня, но потом остановилась
— Я не знаю, правильное ли это место, — прошептала она. — Это можно назвать пространством, куда хочется попасть, но не местом, которое делает тебя лучше.
— Я всегда думал о тебе как о женщине, которой не требуется становиться лучше, — сказал я.
— Все мы заболеваем иногда. Загадка заключается в том, чтобы знать, когда тебе нужны таблетки, а когда просто убежище, чтобы спрятаться.
Вдруг я осознал, что мужчина, прихлебывающий кофе, пристально наблюдал за нами с Кэрол. Мне захотелось сказать ему, чтобы он катился куда подальше.
— Ты уже была здесь раньше, но ты вернулась, — тихо произнес я. — То, что произошло, никуда не делось, не так ли? Здесь ты не освободишься от прошлого.
— Я разговариваю с терапевтами, и знаешь, кое-что начинает проясняться. Я анализирую свое прошлое, и кое-что из него помогает мне разобраться в моем настоящем. Иногда мне кажется, что врачи готовы работать только с воспоминаниями, ну и давать таблетки, конечно, — Кэрол улыбнулась. — Во всяком случае, мое детство слишком скучно, чтобы считаться с ним, оно вряд ли поможет понять, почему я чувствую себя так сегодня.
— По-моему, того, что произошло, явно хватит, чтобы перевесить все недостатки детской жизни. Мир безвозвратно изменился для нас обоих, Кэрол. Тебе не нужен терапевт, чтобы понять это. И, мне кажется, ты уже сама знаешь это.
Кэрол снова села.
— Я просто хочу избавиться от страха, — пробормотала она. — Он нависает над нами. Тогда он навис над Джей Джеем, как облако.
— Что так испугало Джей Джея? — спросил я. — У него было все, и он все потерял, включая свой разум. Что привело его к сумасшествию? Не пойми меня превратно, Кэрол, ты сводишь меня с ума, ты можешь свести с ума любого мужчину, но я не думаю, что именно ты сделала Джей Джея таким, каким он стал. Ты только присоединилась к его танцу безумия, но не ты затевала эту пляску.
— Я никогда не знала, где нахожусь, когда была с ним, — сказала она. — Его настроения, его двойная жизнь… я — в одной, Миранда и двое детей — в другой, — Кэрол нахмурилась. — Кроме того, это была не двойная жизнь, это была тройная жизнь.
— Что ты имеешь в виду? — спросил я.
— Начнем хотя бы с того, что изначально его фамилия была не Карлсон. Его настоящая фамилия Карлштайн.
— А почему Джей Джей изменил ее, ты не знаешь?
— Он никогда не говорил об этом. Кое-кто другой рассказал мне.
— Кто, Кэрол?
— Это не важно, — сказал она, поежившись. Кто бы это ни был, он пугал ее.
— Все имеет значение, — настаивал я.
— Его брат, — наконец произнесла она. — Я думала, что он не играет никакой роли.
Некоторые точки начали сближаться друг с другом. Старый хиппи с хвостом, тот, который был на похоронах Джей Джея. Может быть, он и был той неназываемой тенью, которую не мог назвать Радж, возможно, он был охранником двери Джей Джея, высшим управленческим составом, о котором говорил Аскари.
— Он был дьяволом на плече Джей Джея. Он смеялся над ним, издевался, — продолжала Кэрол. — Он упрекал Джей Джея в трусости из-за того, что тот скрывал свое происхождение.
Конрад Карлштайн. Моя мать сказала «Штайн». Конрад Штайн. Немецкий еврей. Она всегда плохо запоминала имена, они путались у нее в голове. Но ее воспоминания были достаточно четкими, чтобы обозначить еще одного члена клуба «Близнецы». Он был тенью, источником искр на сигарете Эрни.
— Что такое, Фин? — спросила Кэрол.
— Насколько хорошо ты знала Конрада Карлштайна?
— Я не думаю, что кто-либо на самом деле знал Конрада, — ответила Кэрол. — Изредка Джей Джей говорил о нем. Как-то раз он сказал, что Конрад был старой кровью, кровью, которую надо вымыть из его вен. Хотя мне не кажется, что Джей Джею это удалось. Присутствие Конрада всегда было ощутимо. Он обращался с Джей Джеем, как с грязью, словно он сам платил за все. Конрад вел себя так, как будто Джей Джей был его личной собственностью.
Итак, Джей Джей не мог разорвать все связи с семьей. Почему это казалось таким знакомым?
— Джей Джей говорил когда-нибудь слово «Близнецы»? — спросил я.
— Нет, — ответила Кэрол. — Джей Джей не читал гороскопов, и в любом случае он был Девой. К чему это?
— Это название клуба в Оксфорде. Его членами были Аскари, Мэндип и еще один.
Еще один. Американец. Макинтайр?
Конечно же, Джим Макинтайр.
— Карлштайн никогда ничего не говорил о Близнецах или о клубе, сказала Кэрол. — Но я видела его всего раза три или четыре. Он не был особенно общительным и часто говорил, что все в современном мире можно делать посредством электронной почты: есть, вести дела, думать, заниматься сексом. Я только один раз была у Конрада дома. Меня привел Джей Джей. Это уютное местечко на Лонг-Айленде. Конечно же, Джей Джей был владельцем.
— У Джей Джея ничего не было, когда он умер, — сказал я. — Помнишь?
Кэрол начала водить руками по лицу, размазывая косметику. Мне хотелось обнять ее, прижать к себе, вытереть ее лицо салфеткой и сказать, что ей не нужен макияж.
— Кто знает, что было, а чего не было у Джей Джея, — устало произнесла она. — Кто знает, что на самом деле происходило с ним. Все что я хочу сказать, так это то, что он ненавидел, когда ему приходилось ездить в дом Конрада. Я помню, как он посоветовал мне ничего не говорить и пить побольше спиртного. Джей Джей боялся этого дома и Конрада. Вечер был странным. Ужин был подан на веранде, выходящей на Ойстер Бэй. Джей Джей был тише воды, ниже травы. Конрад говорил о философии, религии, сексе. Не было похоже, что он принимал все это близко к сердцу. Все, что он говорил, показывало лишь его презрение к вере, страсти, любви. И он припас самые жестокие слова для Джей Джея, сказал мне, что я должна уйти от него, что он неудачник. Затем Джей Джей отключился. Он был в другом мире, и тогда Конрад двинулся ко мне, — Кэрол поморщилась. — Он на самом деле думал, что он мог… ну ты понимаешь, несмотря на брата, который лежал поблизости в отключке. Казалось, для Конрада не существовало табу. Это был человек, для которого святотатство было единственной святой вещью. Но он был умным, наблюдательным, даже нежным. Его слова говорили и об этом. Должно быть, он чувствовал, что я ненавидела его, но все же он поднес свое лицо ко мне. Я чувствовала его дыхание, вино. Он даже снял резинку с этого идиотского хвоста и потряс волосами, как вампир, разминающийся перед обедом.