Стены воздуха
Шрифт:
– Под опекой возглавляемого вами Совета, милорд?
Тон Алвира оставался почтительным.
– Конечно, вы же знаете, что это будет лучше, чем теперешний хаос...
– Я этого не знаю, - сухой шелест ее шепота был мягок и задумчив. Вы одержимы идеей собрать все запасы воедино, но нет лучшего выхода, чем отдать это под присмотр Церкви, у которой, к тому же, куда более подготовленный состав служителей, нежели у вас, что относится и к армии.
– Об этом не может быть и речи, - решительно отрезал Алвир.
– Значит, вы просто прикрываетесь словами об объединении.
–
– Под надлежащим руководством...
– Под чьим?
– резко перебила его аббатиса.
– Под руководством таких, как Бендл Стуфт, ваш старинный приятель?
– Мы действительно были друзьями, - согласился Алвир.
– Но это никоим образом не повлияет на решение суда.
– Тогда следуйте Закону Убежища, - настаивала она, - и оставьте его в цепях на закате.
– Мой господин!
– квакнул Стуфт, вскакивая со своего стула с удивительным проворством для такого, как беспристрастно подумала Джил, упитанного человека.
– Молчите!
– осадил его Алвир.
Купец рухнул на колени перед черным столом.
– Мой господин! Умоляю, пощадите! Это больше не повторится! Клянусь! Они заставили меня. Клянусь! Это была идея Вебблинга, это правда, Вебблинга и... и Прала, они заставили меня пойти...
– его руки шарили по полированной поверхности стола, золото его колец скользило по полированному дереву. Он лепетал, срываясь на визг, словно истеричная старуха.
– Пощадите, мой повелитель, я больше никогда этого не сделаю. Вы обещали спасти меня от наказания. Я сделаю все, что вы прикажете...
– Молчать!
– взревел Алвир.
Два стражника подхватили обвиняемого и поставили на ноги. В мягком мерцании свечей Джил увидела, что он дрожит от страха, пот катился по лицу, словно от невыносимой жары. Он рыдал.
– Никто не говорит о казни, - продолжил Алвир более спокойно.
– Хотя необходимо наказать его по строгости.
Джованнин посмотрела на свои руки.
– В такой ситуации речь может идти только об одном наказании.
– В самом деле, дорогая аббатиса, - сказал Алвир.
– Мы же не станем создавать прецедент...
Она быстро взглянула на него.
– Напротив, это именно тот случай, когда необходимо его создать.
– В мерцающем свете она походила на древнего хищного бога.
– Это наверняка заставит других воров еще раз задуматься и отказаться от столь неблаговидного занятия.
– Длинный, холодный палец разгладил складку на алом рукаве.
– Если запасы продуктов будут собраны воедино...
– Конфискованы, вы хотите сказать?
– ее черные глаза злобно сверкали.
– Сколько разных идей появится, если все перейдет в руки таких людей, как Стуфт? Если, кроме всего прочего, у бедных начнут отнимать даже те скудные запасы, что у них есть, они поднимут восстание.
– Это безумство!
Она пожала угловатыми плечами.
– Это самая бесцеремонная конфискация.
– Нет, не конфискация!
– Игра слов, мой повелитель, - ответила она равнодушно.
С видимым усилием Алвир взял себя
– Дорогая аббатиса, вам не кажется, что за всеми вашими благочестивыми разговорами о чистоте души стоит меркантильная забота о наживе Церкви?
– Души населяют тела, милорд. Мы всегда заботились об обеих половинах. Так же, как и вы, мы ищем только наивысшего блага для тех, кого Господь оставил на наше попечение.
– Так вот почему вы, попечительница от Бога милосердного, требуете жизнь этого человека.
Она подняла голову, и бездонные черные глаза под густыми ресницами встретили его взгляд с удивительным спокойствием.
– Конечно.
– Стуфт издал отчаянный тихий стон.
– Я требую именно этого приговора и не отступлюсь.
– А я настаиваю на другом, - проскрежетал Алвир.
– Купец Бендл Стуфт приговаривается к публичной порке тридцатью ударами бича и будет посажен на тридцать дней на хлеб и воду. Минальда?
– Он взглянул на свою сестру, которая сидела все это время в абсолютном молчании, наблюдая за происходящим.
Она подняла голову. Темные, с драгоценными камнями косы были уложены у щек, которые в красноватой тени вдруг стали белыми, как бумага.
– Он должен умереть.
– Что?
– задохнулся Алвир, вспыхнув от удивления и ярости.
Стуфт всхлипнул и снова повалился бы на колени, если бы Янус и Калдерн отпустили его. Он зарыдал.
– Мой повелитель, Госпожа!
Слезы катились по его щекам. Альда разглядывала его с отчаянным спокойствием, ее полные губы были так плотно сжаты, что стали серыми.
Джил ужасалась, как она могла убить человека и покалечить другого. Но то была самооборона. Тогда не возникало даже сомнений в правильности ее действий. Там не было шквала протестов. Тогда никто не висел на руках стражников, не выл, моля о пощаде, о сострадании, об отсрочке. Ее тогда поддерживали только два чувства - отчаяние и ярость. Минальда творила свое правосудие с трезвой головой.
Алвир заговорил зло и грубо, но она даже не стала его слушать, взволнованно объясняя.
– Бендл Стуфт, ты подверг опасности мою жизнь и жизнь моего сына так же, как и жизнь моего брата, который выказал бы, я думаю, огромное милосердие, даже просто призывая к отсрочке приговора. Ты подверг опасности жизни твоей собственной жены, твоих дочерей, твоего маленького сына, как и каждого в Убежище, - ее голос зазвенел в тишине, но Бендл Стуфт бился в истерике, потеряв рассудок.
– Пощадите! Умоляю! Пощадите!
Альда продолжала:
– Как Королева Дарвета и Регент Принца Алтира Эндлориона я выношу тебе приговор. На закате дня ты будешь закован между двух столбов на холме перед воротами Убежища и оставлен Даркам. Да помилует тебя Господь!
Купец в слезах взывал:
– Вы же мать! Не оставляйте моих детей сиротами!
Ее подбородок дрогнул, и хотя лицо ее было спокойно и холодно, как лед, Джил заметила маленькую морщинку между бровей. Янус и Калдерн подняли осужденного с табурета и вынесли его, вопящего и воющего, из комнаты.