Что было – в водах тонет.И вечерогривы кони,И утровласа дева,И нами всхожи севы.И вечер – часу дань,И мчатся вдаль суда,И жизнь иль смерть – любое,И алчут кони боя.И в межи роя узких стрел –Пустили их стрелки –Бросают стаи конских телНагие ездоки.И месть для них – узда,Желание – подпруга.Быстра ли, медленна езда,Бежит в траве подруга.В их взорах голубоеСмеется вечно вёдро.Товарищи разбоя,Хребет сдавили бедра.В ненастье любят гуню,Земли сырая обувь.Бежит вблизи бегунья,Смеются тихо оба.[Его плечо высоко,Ее нога, упруга,Им не страшна осока,Их не остановит куга.]Коня глаза косы,Коня глаза игривы:Иль злато жен косыТяжеле
его гривы?Качнулись ковыли,Метнулися навстречу.И ворог ковы литьГрядет в предвестьях речи.Сокольих крыл колки,Заморские рога.И гулки и голки,Поют его рога.Звенят-звенят тетивы,Стрела глаз юный пьет.И из руки ретивойЛетит-свистит копье.И конь, чья ярь испытана,Грозит врагу копытами.Свирепооки кони,И кто-то, кто-то стонет.И верная подругаБросается в траву.Разрезала подпругу,Вонзила нож врагу.Разрежет жилы коням,Хохочет и смеется.То жалом сзади гонит,В траву, как сон, прольется.Земля в ней жалом жалится,Таится и зыбит.Змея, змея ли сжалится,Когда коня вздыбит?Вдаль убегает насильник.Темен от солнца могильник.Его преследует насельникИ песен клич весельный…О, этот час угасающей битвы,Когда зыбятся в поле молитвы!..И темны, смутны и круглы,Над полем кружатся орлы.Завыли волки жалобно:Не будет им обеда.Не чуют кони жала ног.В сознании – победа.Он держит путь, где хата друга.Его движения легки.За ним в траве бежит подруга –В глазах сверкают челоноки.Конец 1908
Кому сказатеньки,Как важно жила барынька?Нет, не важная барыня,А, так сказать, лягушечка:Толста, низка и в сарафане,И дружбу вела большевитуюС сосновыми князьями.И зеркальные топилаОбозначили следы,Где она весной ступила,Дева ветреной воды.<1908–1909>
23. Кузнечик
Крылышкуя золотописьмомТончайших жил,Кузнечик в кузов пуза уложилПрибрежных много трав и вер.«Пинь, пинь, пинь!» – тарарахнул зинзивер.О, лебедиво!О, озари!<1908–1909>
24. «Чудовище – жилец вершин…»
Чудовище – жилец вершин,С ужасным задом,Схватило несшую кувшин,С прелестным взглядом.Она качалась, точно плод,В ветвях косматых рук.Чудовище, урод,Довольно, тешит свой досуг.<1908–1909>
25. «С журчанием, свистом…»
С журчанием, свистомПтицы взлетать перестали.Трепещущим листомОни не летали.Тянулись таинственно перьяЗа тучи широким крылом.Беглец науки лицемерья,Я туче скакал напролом.1908–1913
26. Вам
Могилы вольности – Каргебиль и ГунибБыли соразделителями со мной единых зрелищ,И, за столом присутствуя, они бМне не воскликнули б: «Что, что, товарищ, мелешь?»Боец, боровшийся, не поборов чуму,Пал около дороги круторогий бык,Чтобы невопрошающих – к чему?Узнать дух с радостью владык.Когда наших коней то бег, то рысь вспугнули их,Чару рассеянно-гордых орлов,Ветер, неосязуемый для нас и тих,Вздымал их царственно на гордый лов.Вселенной повинуяся указу,Вздымался гор ряд долгий.И путешествовал по КавказуИ думал о далекой Волге.Конь, закинув резво шею,Скакал по легкой складке бездны.С ужасом, в борьбе невольной хорошея,Я думал, что заниматься числами над бездною полезно.Невольно числа и слагал,Как бы возвратясь ко дням творенья,И вычислил, когда последний галлУмрет, не получив удовлетворенья.Далёко в пропасти шумит река,К ней бело-красные просыпались мела,Я думал о природе, что дикаИ страшной прелестью мила.Я думал о России, которая
сменой тундр, тайги, степейПохожа на один божественно звучащий стих,И в это время воздух освободился от цепейИ смолк, погас и стих.И вдруг на веселой площадке,Которая, на городскую торговку цветами похожа,Зная, как городские люди к цвету падки,Весело предлагала цвет свой прохожим, –Увидел я камень, камню подобный, под коим пророкПохоронен; скошен он над плитой и увенчан чалмой.И мощи старинной раковины, изогнуты в козлиный рог,На камне выступали; казалось, образ бога камень увенчал мой.Среди гольцов, на одинокой поляне,Где дикий жертвенник дикому богу готов,Я как бы присутствовал на молянеСвященному камню священных цветов.Свершался предо мной таинственный обряд.Склоняли голову цветы,Закат был пламенем объят,С раздумьем вечером свиты…Какой, какой тысячекост,Грознокрылат, полуморской,Над морем островом подъемлет хвост,Полунеземной объят тоской?Тогда живая и быстроглазая ракушка была его свидетель,Ныне – уже умерший, но, как и раньше, зоркий камень,Цветы обступили его, как учителя дети,Его – взиравшего веками.И ныне он, как с новгородичами, беседует о водяномИ, как Садко, берет на руки ветхогусли –Теперь, когда Кавказом, моря ощеренным дном,В нем жизни сны давно потускли.Так, среди «Записки кушетки» и «Нежный Иосиф»,«Подвиги Александрам» ваяете чудесными руками –Как среди цветов колосьевС рогом чудесным виден камень.То было более чем случай:Цветы молилися, казалось, пред времен давно прошедших сломО доле нежной, о доле лучшей:Луга топтались их ослом.Здесь лег войною меч Искандров,Здесь юноша загнал народы в медь,Здесь истребил победителя леса ндравИ уловил народы в сеть.16 сентября 1909
27. Опыт жеманного
Я нахожу, что очаровательная погода,И я прошу милую ручкуИзящно переставить ударение,Чтобы было так: смерть с кузовком идет по года.Вон там на дорожке белый встал и стоит виденнега!Вечер ли? Дерево ль? Прихоть моя?Ах, позвольте мне это слово в виде неги!К нему я подхожу с шагом изящным и отменным.И, кланяясь, зову: если вы не отрицаете значения любви чар,То я зову вас на вечер.Там будут барышни и панны,А стаканы в руках будут пенны.Ловя руками тучку,Ветер получает удар ея, и не я,А согласно махнувшие в глазах светлякиМне говорят, что сношенья с загробным миром легки.<1909>
28. «Вы помните о городе, обиженном в чуде…»
1
Вы помните о городе, обиженном в чуде,Чей звук так мило нежит слухИ взятый из языка старинной чуди.Зовет увидеть вас пастух,С свирелью сельской (есть много неги в сельском имени),Молочный скот с обильным выменем,Немного робкий перейти реку, журчащий брод.Все это нам передал в названьи чужой народ.Пастух с свирелью из березовой корыНыне замолк за грохотом иной поры.Где раньше возглас раздавался мальчишески-прекрасных труб,Там ныне выси застит дыма смольный чуб.Где отражался в водах отсвет коровьих ног,Над рекой там перекинут моста железный полувенок.Раздору, плахам – вчера и нынче – город ясли.В нем дружбы пепел и зола, истлев, погасли.Когда-то, понурив голову, стрелец безмолвно шествовал заплахой.Не о нем ли в толпе многоголосой девичий голос заплакал?В прежних сил закат,К работе призван кат.А впрочем, все страшней и проще:С плодами тел казенных на полях не вырастают рощи.Казнь отведена в глубь тайного двора –Здесь на нее взирает детвора.Когда толпа шумит и веселится,Передо мной всегда казненных лица.Так и теперь: на небе ясном тучка –Я помню о тебе, боярин непокорный Кучка!
2
В тебе, любимый город,Старушки что-то есть.Уселась на свой коробИ думает поесть.Косынкой замахнулась – косынка не простая:От и до края летит птиц черная стая.<1909>
29. «Я не знаю, земля кружится или нет…»
Я не знаю, Земля кружится или нет,Это зависит, уложится ли в строчку слово.Я не знаю, были ли мо<ими> бабушкой и дедомОбезьяны, т<ак> к<ак> я не знаю, хочется ли мне сладкого или кислого.Но я знаю, что я хочу кипеть и хочу, чтобы солнцеИ жилу моей руки соединила общая дрожь.Но я хочу, чтобы луч звезды целовал луч моего глаза,Как олень оленя (о, их прекрасные глаза!).Но я хочу, чтобы, когда я трепещу, общий трепет приобщился вселенной.И я хочу верить, что есть что-то, что остается,Когда косу любимой девушки заменить, напр<имер>, временем.Я хочу вынести за скобки общего множителя, соединяющего меня,Солнце, небо, жемчужную пыль.<1909>
30. «Я переплыл залив Судака…»
Я переплыл залив Судака.Я сел на дикого коня.Я воскликнул:России нет, не стало больше,Ее раздел рассек, как Польшу.И люди ужаснулись.Я сказал, что сердце современного русского висит, как нетопырь.И люди раскаялись.Я сказал:О, рассмейтесь, смехачи!О, засмейтесь, смехачи!Я сказал: Долой Габсбургов! Узду Гогенцоллернам!Я писал орлиным пером. Шелковое, золотое, оно вилось вокруг крупного стержня.Я ходил по берегу прекрасного озера, в лаптях и голубой рубашке. Я был сам прекрасен.Я имел старый медный кистень с круглыми шишками.Я имел свирель из двух тростин и рожка отпиленного.Я был снят с черепом в руке.Я в Петровске видел морских змей.Я на Урале перенес воду из Каспия в моря Карские.Я сказал: Вечен снег высокого Казбека, но мне милей свежая парча осеннего Урала.На Гребенских горах я находил зубы ската и серебряныераковины вышиной в колесо фараоновой колесницы.Конец 1909 – начало 1910
