Степан Буков
Шрифт:
– Если на случай ремонта, так уж больно заслонка капитальная, задумчиво произнес Дзюба.
Кондратюк постучал по стене коротким ломом, спросил:
– Желаете? Тол прихватил на всякий пожарный случай, могу рвануть аккуратно. В боковом ходу подождать - ударная волна мимо проскочит. Дунет слегка, и все.
– И так дышать нечем, а ты еще своей взрывчаткой навоняешь.
– От взрывчатки не вонь, а только запах, - обиделся Кондратюк.
Дзюба продолжал обследовать кладку стены.
– Верхние ряды кирпича без раствора положены. На халтуру,
– Попросил Кондратюка: - А ну, подопри!
Поднятый на плечах Кондратюка, он быстро раскидал у свода кирпич, крякнул, влез в образовавшуюся брешь в стене и скрылся за ней.
За ним последовал Лунников, без помощи товарища. Затем Буков.
Подсаженный Сапежниковым, Должиков скреб стену сапогами, не в силах подтянуться на руках. И потом тяжело спрыгнул не на носки, а на пятки.
Свет фонарей выхватывал из темноты сложенные в штабеля стальные цилиндрические сосуды, выкрашенные ярко-оранжевой краской. Буков приказал :
– Стоять всем на месте!
Кондратюк успокоил:
– Та это же не бомбы. Глядите, вентиля медные торчат. Возможно, автогенные баллоны. Просто склад. И банки наставлены, видать с тушенкой. На суточный рацион саперному батальону хватит.
– Я эти банки знаю, - сказал Должиков.
– Ими в лагерях травили. Газ "циклон-Б".
– А ну, освободите все помещение, - вдруг начальственно приказал Кондратюк.
– Все назад и скорым обратным ходом наружу, в первый же попавшийся люк.
– Сел на пол, поспешно разулся, снял обмундирование, остался в одних трусах. Объяснил деловито: - Это я, чтобы чувствовать, за что цепляюсь.
– Товарищ Кондратюк, отставить.
– Нельзя отставить, товарищ Зуев, - сердито сказал Кондратюк, посветил фонарем между штабелей.
– Видите, шнуром напутано, и провода тонкие, а это вот не прокладка, а взрыв-пакеты.
– Ничего не трогайте!
– Я, допустим, не трону, - хмуро сказал Кондратюк, - а крысы вас тоже послушают? Шастают, заденут, допустим, проволоку, взрыватель натяжного действия и сработает.
Убеждал:
– Я хоть не все, а кое-что обезврежу.
– Поколебавшись, добавил: Конечно, если желающий светить останется, с обеих рук действовать мне ловчее. Потом такое мое пока временное соображение. Они, видать, только у баллонов головки сшибать желали, взрыв-пакеты мелкие и все под головками уложены, а банки что? Жесть! Их чуть поддашь - и лопнут. Значит, если рванет, не очень основательно. Главное - газ. Так мы же противогазами оборудованы. Мне, конечно, ни к чему, только мешает. Да и не поможет, если хлопок. А вы все обождите в безопасном боковом ходу за стенкой. Я тут сначала, ни к чему не прикасаясь, так только сориентируюсь. Доложу. Тогда и будет окончательное ваше решение.
Буков остался светить двумя фонарями Кондратюку.
Кондратюк с кошачьей грацией продвигался между штабелями баллонов и банок, белея своим грузным нагим телом, отрывисто давая указания, куда светить. Иногда он бормотал, как бы поясняя самому себе:
– Это фокус на дурака. Штука плевая. Ишь ты,
Вернулся, надел на шею брезентовую сумку с инструментом. Продолжал возиться, приговаривая:
– Еще один зуб дернул, теперь не укусит.
Обрадованно объявил:
– А вот она, самая главная гадючка в броневой шкурке. Ну пока, кажется, все.
Подошел к Букову, доложил:
– Взрывоопасность в основном ликвидирована.
– Помедлил, переступая босыми ногами, просительно произнес: - Мне бы еще минуток столько же покопаться для гарантии! Разрешите? Душа неспокойна.
– Одевайтесь, - приказал Буков.
– Тогда разрешите обратиться к капитану.
Зуев сказал:
– Обожди, Кондратюк. Тут надо нам другое обсудить. Всем уходить нельзя. Надо на охране объекта остаться. Мало ли что.
– Поглядел на Букова: - Вы! И еще кто?
– Товарищ капитан!
– перебил Кондратюк.
– Мне же тут делов до черта.
– Хорошо, Кондратюк, Лунников, Должиков...
И когда Зуев, Дзюба и Сапежников скрылись во мраке туннеля, оставшимся стало невмоготу сиротливо. Кондратюк, облачившись в обмундирование, сказал:
– Отогреюсь малость - и снова полезу шарить.
– -Предложил: - Пойдем в боковушке покурим, там ничего, там можно.
Усевшись на корточки вдоль влажной стены, погасили фонарь, чтобы экономить батарею. Мерцали только огоньки цигарок.
Лунников сказал:
– Это что же, фашисты-вервольфы собирались свое же население газом потравить?
– Такая у них затея зверская, чтобы по подземным ходам газ в дома проник, душегубку соорудили. Кондратюк прервал сердито:
– Ну чего, охота словами трясти над тем, что и так ясно.
– Поговорить нельзя?
– Отчего нельзя, можно, только ты для удовольствия чего-нибудь расскажи.
– Про что разговоры любишь?
– Обыкновенно, про жизнь.
– У меня детство очень хорошее было, - сказал Должиков, - просто замечательное...
– Я своим тоже доволен, - сказал Лунников.
– Только на фронте не повезло: хотел в авиацию, взяли в пехоту.
– В пехоте хорошо, - заметил Кондратюк.
– Всегда на земле, при людях, ума прибавляется. Всего навидаешься.
– Армейский народ ходкий, - сказал Лунников.
– У любого своя высотка намечена.
– Спросил Должикова: - Ты, Витя, на что нацеливаешься?
– Как отец, учителем. Только школу фашисты сожгли.
– Отстроим.
– Отец преподавателем немецкого языка был, - тихо произнес Должиков. Очень любил немецких классиков, а они его убили.
– Фашисты!
– уточнил Кондратюк.
– Все равно - немцы.
– Ты, Витя, вот что прикинь, - ласково посоветовал Буков.
– В районном магистрате видел тех, кто из лагерей вышел, пытанные, замученные, - тоже немцы.
– Так это антифашисты, ну сколько их?
– А большевиков сколько до революции было? Считанное число.