Степан Разин (Книга 1)
Шрифт:
– Ты не ведаешь, я не ведаю. Кто же ведает, как ты мыслишь? – спросил Степан, которому льстило, что народ так вот, прямо, к нему обращался с нуждой.
– Ты все ведаешь, осударь Степан Тимофеич! – сказал паренек. – Кому же иному ведать, ить на тебя вся надежа!
– "Надё-ожа"! – передразнил Разин. – Из одной надёжи не сшить одежи! Как звать-то тебя?
– Тимошка.
– А по батьке как?
– По батьке – Степанов сын.
– Как же, Тимофей, я тебя в казаки возьму? Ты Тимофей Степанов, а я Степан Тимофеев. Казаки и знать не будут – который из нас двоих батька,
Паренек тотчас же подхватил его шутку:
– Ты, Степан Тимофеич, с бородой, а у меня, вишь, усы одни выросли – вот так и узнают. Как ус ни велик, а все бороды не выкроишь! У кого борода, тот и батька.
– И то! – поддержал Черноярец. – Бороде честь, а усы и у кота есть!
– Ну, знать-то, парень Тимофей Степанович Кошачьи Усы, так ты у меня в казаках и будешь, а бороду вырастишь – есаулом станешь. Отколе сам?
– С Вологды.
– Эка прошел! Не зря шагал. Оставайся.
– А как мужики? – спросил Тимошка.
– Мужики пусть сами дорогу сыщут. Ты сыскал, и всякому не заказано, – строго сказал Разин.
– А пищали да зелье?
– Где ж я возьму? Вы сбесились! Сколь мужиков на свете, а я всем пищали да зелье подай... Что я – царь?
– До царя бояре не пустят, а ты наш атаман! – возразил Тимошка.
– Богатым стану – тогда на всех припасу.
– Ну, прощай, Степан Тимофеич! Ты не серчай. Я пойду, – вдруг поднявшись с места, сказал Тимошка.
– Куды ж ты? – спросил Черноярец.
– Назад к мужикам. Ждут у Паншина. Надо сказать, чтоб не ждали. Не то их побьют.
– Ты, Тимофейка, садись да молчи! – в первый раз вмешавшись, остановил Сергей. – Слышь, Стяпан Тимофеич, – обратился он к атаману, – нам мужиков бросать не лады! Надо послать к мужикам есаулов.
– Тебя, что ли? – резко спросил Разин.
– А что ж не меня? Возьму полсотни ребят, под Паншин сгоняю на лошадях, челны переволочь пособлю да сведу на низовья, а там тебя в море нагоним...
– Хошь атаманом стать?
– А чего ж мне не стать?! Ты не примешь к себе – и сам ватаманить учну!.. Ну-ну, ты не серчай, помиримся! – сказал Сергей, заметив, что Разин ревниво нахмурился. – Ты, Стяпан, сам почуй: мужик на тебя – как на бога, а ты от них рыло воротишь! Их там перебьют, а мы перед богом ведь станем в ответе...
– Ну, черт с тобой, убирайся! – сказал Степан. – А повесят – себе пеняй. Ждать не станем!
– Да, Стяпанка, да ты не жди! Пошто нас дожидать?! Мы и сами к тебе поспеем! – горячо уверял Сергей. – Нам бы только, не мешкав, пуститься, пока караваны с Москвы не идут!..
– Вишь ты, Кошачьи Усы, кую смуту в моих есаулах сеешь! – сказал Разин Тимошке и потянул его за ухо...
Яицкий городок кипел сборами.
Каждый день спускали в воду готовые, заново просмоленные и оснащенные суда, и тотчас в них начинали возить сушеную рыбу, пресную воду, порох, свинец, ядра, устанавливать фальконеты.
По всему городку хозяйки топили печи, пекли хлеба, резали их на малые жеребья и сажали на ночь обратно в печки – сушить сухари для походов. Мешки сухарей возами возили к стругам.
Конники готовились расставаться с конями; пешие, сухопутные люди, многие
Донские, волжские, астраханские и местные яицкие рыбаки стали среди казаков в чести больше всех других. Они умели справляться с волной и ветром, иные из них не раз возвращались с моря, куда бывали занесены бурей, знали отмели, острова и глуби. Они учили разинцев разным морским наукам.
– Узел бывает «бабий» – глухой, а то растяжной – «прямой» узел, тот больше для снасти идет, – поучал рыбак, исплававший все Каспийское море, побывавший в плену и в работе у персов и ухитрившийся бежать. – Ино дело «петельный» узел – тот вяжется репейком, вот эдак... Гляди, голова, гляди... «того долюшка на море зла, кто не может связать узла!..» А то узелок захлестом, вот эдак, смотри... Ну, сам завяжи, а я теперь погляжу, как оно у тебя ныне выйдет...
Иные учили грести веслами, когда судно идет «снаветру» – на откос, и «сподветру» – в кручу волны.
В каждом струге разделяли гребцов на загребных, рядовых и крючных, учили владеть кормовым веслом, травить и вытаскивать якоря, латать паруса и накидывать свальные крючья, цепляясь в бою за края вражеских кораблей...
Атаманы решились идти в шаховы земли «за зипуном», разжиться добычей и грянуть толпою на Дон, разгонять домовитую старшину.
Все было почти готово к отплытию. Три тысячи человек сбирались в путь по морским волнам. Но на грех в последние дни в устье Яика разыгрался супротивный морской «нагон». Нагоняя в реку соленой воды до самого городка, он вздымал высокие пенные гребни и устрашал новичков.
– Постой, Тимофеич, лобач уляжется – тогда и пойдем, а может, и поветерь дунет, то славно бы плыть! – уговаривали бывалые каспийские рыболовы.
Но противняк не хотел успокоиться и дул неделю подряд.
Сергей Кривой вышел с сотнею конных к Камышину, чтобы там перейти через Волгу к мужицкому стану у Паншина-городка. Каждый из казаков Сергея взял по две стрелецкие пищали, кроме своих коротких мушкетов.
И вдруг от Сергея примчал вестовой казак. Кривой сообщал, что встретил в степи дозор воеводской рати, которая движется к Яику. Стрелецкий дозор сдался Сергею и рассказал воеводский замысел: окружить городок и с суши и от морских островов.
Не дождавшись попутного ветра, разинцы сели в струги и, на веслах покинув устье, вышли в бурные воды косматого и седого Каспийского моря...
Казацкая присуха
В первое время бабка не требовала, чтобы стрелецкая вдова ей помогала в корчемных делах, жалела ее во вдовстве. Но минуло полгода, и установленный срок печали, на бабкин взгляд, кончился. Старая корчемщица попросту приступила к Марье:
– Хоть бы вышла к гостям разочек да доброе слово сказала! Кручиной себя загубишь, и мне убыток... Я в гроб гляжу. Как одной-то во всем справляться? А гостю много ли надо! Ты чарку пригубишь, взглядом его подаришь – он и снова за чарку возьмется: и ты попользовалась винцом, и старухе доходу! Выйди, выйди к гостям-то! – не раз звала корчемщица.