Степан Разин (Книга 1)
Шрифт:
В сумерках толпы кочевников стали ползти к стенам, и тут-то со стен ударили разом из всех пищалей и пушек, а сзади, из степи, с гиком и свистом врезалась в войско кочевников конная тысяча казаков Еремеева. Калмыки бежали в степь, бросив раненых и убитых.
От захваченных в плен разинцы дознались, откуда идет стрелецкое войско, и тотчас же степями Степан Тимофеевич сам вышел навстречу стрельцам. Еще до рассвета в неожиданной схватке он разбил два приказа стрельцов воеводского товарища Безобразова и вернулся
Теперь пока можно было дышать свободно, не ожидая присылки нового войска. Степан указал усилить работы по стругам и челнам. Он отказался с вечера от пирушки, которую Федор Сукнин хотел закатить по случаю победы над стрельцами.
На рассвете, поднявшись раньше других, Степан Тимофеевич сходил в рыбацкую слободку, где сотни людей работали над подготовкой стругов. Вся правая штанина его красных запорожских шаровар была испачкана липкой, густой смолой. Он не умел смотреть на работу со стороны, и где что не ладилось – всюду брался сам помочь и исправить.
Возвратясь, Степан не пошел в дом, хотя радушный хозяин поджидал его к пирогу. Через широкий двор он прошагал в яблоневый сад есаула, где под утренним солнцем облетали белые лепестки с деревьев и кружились вместе с гудящими пчелами.
Здесь были рукой хозяина установлены четыре широкие скамьи. Но Разин не сел на скамью; он повалился в траву под еще прозрачную тень дерева, чтобы лучше, всем телом, чувствовать разогретую влагу земли, и глядел на небо. Ему хотелось побыть одному и подумать.
Струги у пристани готовились к морскому походу. Многие уже можно было спускать на воду. Но Степан Тимофеевич опасался, что воеводы выслали также и по морю ратные силы. Войско разинцев не было искушено в морских битвах, и атаман боялся, что на море его казаков разобьют, тем более что иные не хотели идти в морской поход к чужим землям, их тянуло вернуться на Дон, с повинной к войсковой старшине. Несколько дней назад было поймано с десяток таких казаков. Перед казнью под пыткой один из них признался, что получил от Корнилы письмо к казакам с увещеванием покинуть Степана и нести покорную голову на Дон.
«Послал бы тебе их покорные головы, чертов крестный! – раздумывал Разин. – Дождешься от нас покорных голов, как воротимся из-за моря. Посмотрим тогда, кому быть войсковым атаманом и куда поворачивать казакам!.. Натяну твою толстую шкуру на войсковой набат, чтобы круг созывать в Черкасске!..»
Сукнин и Наумов сговаривали Степана увести казаков к новым пределам за море, смелым ударом напасть на крепости шаха и, показав свою удаль, поставить казачий город в чужой земле, обусловив заранее свою казацкую вольность.
Но Степан не хотел навсегда покинуть отчизну. Он считал своим долгом осуществить
«Научились гулебщики саблей владеть. Год – не малое время. Гульба да набеги взрастили мне казаков – теперь бы и на азовских стенах не посрамили казацкого Дона», – думал Разин, лежа в траве и глядя в глубокую весеннюю синеву, в которой кувыркались тихие беленькие барашки облачков, гонимые влажным и резвым ветром. Две чайки с криком дрались над садом. Одна выронила рыбешку, и вдруг обе скрылись в направлении реки... «Эх ты, Дон, степи родные!»
Чайки разожгли в нем тоску. Степан припомнил любимый остров, песчаную косу, таких же серебряных чаек.
Он закрыл глаза, и лицо Алены представилось ему, ласковое и доброе...
Нет, во что бы то ни стало воротиться на Дон! Да прийти богачом, хозяином, силой прийти, чтобы все же свалить Корнилу и затоптать его сапогом. Отомстить за Ивана и воротить всему Дону былую казацкую волю. А силу, богатство найдешь только за морем, в кизилбашской земле.
– Степан Тимофеич, где ты?! – крикнул с крыльца Сукнин.
Разин смолчал, прислушался к лязгу железной щеколды, понял, что есаул снова вошел в избу, и закрыл глаза...
– Степан Тимофеич! Батька! Степан! – послышалось несколько голосов с крыльца есаульской избы.
Степан по-мальчишески затаился.
С камышистой песчаной отмели слышались крики, стук топоров и песня:
Имал рыбак рыбу,
Рыбу-то рыбу,
А за ту за рыбу
Попался на дыбу.
Рядом с собой Степан услышал приглушенный смешок. Он поднял глаза и встретился взглядом с ясными, озорными глазами Мишатки Сукнина.
– Ты чего? – с усмешкой спросил Разин.
– Хошь, в малину тебя схороню? Ни в жизнь не найдут! – предложил Мишатка в восхищение от озорства атамана, который лежал в траве, когда его звали. – Тятька как хочет меня секчи, я всегда – в малину.
– Степан Тимофеич! Где ты, атаман?! – еще раз крикнул с крыльца Иван Черноярец.
– А может, по делу кличут, – серьезно сказал Мишатка.
– Какое там дело! – махнул рукой Разин, любуясь мальчишкой и думая о своем сыне.
– Бражничать! – поддаваясь его недоверию, подхватил Мишатка. – Ух, тятька мой бражник! Матка ему: «Ты меня-то с Мишаткой пропьешь!» А он ей: «Небось, не пропью-у!» – смешливо передразнил мальчишка повадку хмельного отца.
– Чего же ты молчишь-то, Степан! – досадливо проворчал, выглянув из кустов, Черноярец.
Мишатка весело захохотал.
– А мы со Степаном Тимофеичем спрятались! Ладно – тут. А кабы в малину – тебе бы вовек не найти! – восторженно выкрикнул он.