Степень покорности
Шрифт:
– Мы тебе и не предлагали тратить! – возмутился делано Ванька. – Что ты выдумал?
– А я предлагаю, – Шурик снова обнял Степу за плечи. – Мы тут с Ванькой хотим зайти к одной доброй деревенской старушке. Она для нас простоквашу готовит. В кредит. До поры до времени. Ты пойдешь с нами. Хочешь пей, хочешь не пей. Не выдашь?
– Не выдам… – насупился Степан.
– Ну, мы же хотим быть уверены. Ты теперь про нас знаешь. Ты, как и мы. Никто не видел.
– Теперь тебе придется
– Да я же вам сказал, что не буду ничего никому говорить. Клянусь! – Степа вырвался из цепких рук Шурика.
Ванька слегка, но очень больно двинул Степана кулаком по печенке:
– Лучше тихо и без скандала. Мы уже по деревне идем. Тут в каждом доме глаза и уши. Вместе зайдем, потом вернемся в колонию. Денег у тебя никто не требует, жмотяра!
– Все ездят, все дают, только этот жлоб жидится, – зло сплюнул Шурик.
– Не могу я! – взмолился Степан. – Были бы мои деньги, дал бы. Честное слово!
– Они и есть твои, – Ванька распахнул калитку и пошел вперед по дорожке между высоких георгиновых кустов.
На толстых зеленых ножках раскачивались разноцветные огромные шары, похожие на бумажные китайские фонарики, которые раньше продавали узкоглазые азиаты на колхозных рынках. Красные, желтые, белые.
«Вот на цветы я бы потратился, – вздохнул украдкой Степан. – Но они же не дадут Антошке цветы передать. Еще хуже получится. Солнце решит, что это бунт. Нет, ничего хорошего меня в колонии не ожидает, – глядя на цветы, подумал Степан. – Вот только Антошку бы вытащить и дать деру!»
Шурик сзади толкнул Степана:
– Что ты ковыляешь, как больной? Быстрее шевелись!
Навстречу им из темного подвала показалась голова пожилой женщины, до самых глаз замотанная в темный платок.
– Привели оболтуса? – скривилась она, выходя на солнце и пропуская гостей на лестницу.
– Этот не будет, – хмыкнул Шурик, толкая Степана кулаком в спину. – Просто посидит.
– Знамо дело, посидит, – согласилась покладистая баба, доставая из кармана связку ржавых ключей.
В подвале было темно.
– Куда идти? – растерялся Степан, вглядываясь вперед.
– Иди на меня, – раздался слева голос Ваньки.
– Может, свечку зажечь? – спросил Степан.
– Ничего, скоро глаза привыкнут, – пообещал Шурик. – Это только первые пять лет темно кажется.
Ванька злорадно заржал.
Баба наверху захлопнула дверцу. Загрохотал засов, скрипнул ключ в замке.
– Да вы чего, ребята? – попятился испуганный Степан.
– Шутка, – хлопнул его по плечу Шурик. – Не пугайся. Конечно, никто с тобой тут сидеть пять лет не собирается. Так, немножко потолкуем…
В руке Ваньки вспыхнул луч фонарика – высветил лавку
– Не жмурься, – строго произнес Ванька. – Сядь на лавку. И жди.
– Чего? – жалобно спросил Степан. – Неужели вы из-за мелочи, из-за каких-то двух сотен рублей готовы грех на душу взять?
– Дурак ты, парень, – крякнул с досадой Шурик. – Мы тебя сюда заманили. И никакой тут простокваши, никаких денег…
– Зачем заманили? – Степан рукой прикрыл глаза от света.
– Вань, побереги батарейки, – приказал Шурик.
Снова стало темно.
– Зачем? – спросил Степан.
– Может, его прибить маленько? – предложил Ванька. – Чтоб был потише, а то лезет с разными вопросами.
– Будешь рыпаться, – грозно предупредил Шурик, – прибьем до состояния «абсолютной покорности». Сечешь, падла?
– Не понимаю, за что? – недоумевал Степан.
– Не успели подготовиться к твоей встрече. Ты же должен был только завтра утром приехать? – проговорил Ванька.
– Торопился, билеты специально поменял, – пояснил Степан. – Чтоб пораньше к Солнцу… Доложиться, как положено.
– Он и так все знает. Ему уже позвонили.
– Что-то не так?
– Да все так! Что ты ноешь? Шурик, давай я ему все-таки врежу от души!
– А пакет? – наивно спросил Степа. – Мне же надо передать!
– Там пучок нарезанной бумаги, – объяснил Шурик. – Кукла.
– Это вы меня из-за Антонины?
– Да заткнись ты! – вспылил Ванька. – Шурик, этому пацану надо врезать! Он иначе не замолчит.
– Промахнешься в темноте, – предположил Шурик.
Снова вспыхнул луч фонарика – прямо в глаза Степана.
Он не успел закрыться рукой – Ванька наотмашь вмазал кулаком…
Всю неделю Антонина провела в полном одиночестве и взаперти. Неизвестность мучила ее, а страх не давал спать по ночам.
Раз в день ей приносили сырые немытые овощи – морковь, свеклу, капусту – и ведро воды. Она пыталась выяснить судьбу Степана, угрожала милицией, просила о милосердии и помощи… Никто не отвечал на ее вопросы, не вступал в разговоры.
Она сутками напролет плакала, уткнувшись лицом в ком тряпок, служивших ей подушкой. Выдумывала фантастические планы побега.
«Вот, – думала она, – хорошо бы часовые вздремнули, а засов я бы немного подтолкнула палочкой… Он бы упал. Я бы тихонько выбралась. В деревне взяла свою машину, доехала бы до первого же отделения милиции… И там все бы им рассказала! Вот они бы… Тогда я бы и Степана нашла. Куда они его дели? Что с ним случилось? Ведь не мог же он меня тут одну бросить? С ним что-то страшное… Боже мой! Как ему помочь?»