Степень вины
Шрифт:
– За Рим.
Слегка улыбнувшись, Мария коснулась его бокала своим.
– За Рим, – подхватила она. – И за то, чтобы завтра повезло.
Воскресным вечером они сидели в библиотеке Пэйджита. Был на исходе четвертый, и последний, день репетиций выступления Марии. Первые два дня они устраняли ошибки и сомнительные места, тщательно проработали ее показания Монку, составляли, исправляли, сокращали словесные формулировки ответов. Уик-энд Пэйджит посвятил репетиции допроса.
И вот теперь, когда на улице стемнело, работа была закончена.
– Ты хорошо
Улыбка Марии стала ироничной.
– Настороженность и спокойствие, – повторила она. – Чего проще! И как раз то, что требуется от настоящего убийцы.
Пэйджиту была ясна подоплека высказывания: это была колкость умной женщины, от которой правды не ждут и в правдивость которой не верят. Он подумал о том, что по-настоящему жутко было бы услышать от нее жалобу – в завуалированной форме, со скрываемой горечью – на то, что Шарп – а возможно, и Пэйджит – верит в ее способность убить.
– Думаю, Кэролайн достаточно подготовлена к твоему выступлению, – произнес он наконец. – Допустит она публичное выступление Раппапорт и Колдуэлл или нет, но они произвели на нее впечатление. А это значит, что судья Мастерс думает теперь больше о том, кто таков Ренсом, чем о том, кто есть ты.
И, конечно же, мне хотелось бы знать, кто есть ты, подумал Пэйджит. Но не сказал об этом вслух: факт лжесвидетельства Марии не обсуждался, они смотрели на него как на проблему профессиональную, а не моральную; кроме того, и тот, и другая относились друг к другу со всей возможной предупредительностью. После четырех дней совместной работы Пэйджит твердо усвоил две вещи: Мария обладает хорошей реакцией и у нее по-прежнему очень высокая самодисциплина.
Как в контрапункте [38] , ее лицо появилось на экране телевизора, стоявшего в углу: вначале ее показали молодой свидетельницей на сенатских слушаниях, потом – женщиной, обвиняемой в убийстве.
– Завтра утром, – послышался голос за кадром, – для Марии Карелли наступит самый критический момент процесса, а может быть, и всей жизни. Момент, когда она будет давать показания.
Мария взглянула на экран, потом на Пэйджита:
– Не беспокойся. Я не провалюсь. Что бы ты ни думал обо мне, ты не можешь не знать, что это так.
38
Контрапункт – вид многоголосия, основанный на одновременном гармоническом сочетании и развитии двух или нескольких самостоятельных мелодических линий (голосов) (муз.).
Это было преподнесено как простая констатация факта, но в тоне голоса Марии Пэйджит ощутил сталь.
– Марни Шарп нельзя недооценивать, – напомнил он. Мария вытянула ноги.
– Я изучала ее, Крис. Знаю, чего от нее ждать. Пэйджиту было совсем не трудно представить себе, как Мария, подавив в себе все эмоции, хладнокровно анализирует характер
– Я уверен, – заметил он, – что каждый выверт Марни рассчитан на то, чтобы воздействовать на твою психику.
– Эта так. – Голос Марии сделался холоден. – Но я не поддамся ей.
– Я в тебе уверен. В ее взгляде снова появилась ирония:
– Да? Это я могу допустить.
Пэйджит улыбнулся. Уверен он был только в решительности Марии и скептически относился к тому, что можно не беспокоиться по поводу ее виновности. Ему хотелось прокрутить свою жизнь, как видеоленту, попасть в тот момент, когда ее выступление уже позади, защита была успешной и удалось уберечь Карло от их секретов.
На экране появилось испещренное морщинами лицо знаменитого адвоката.
– Это такая ошибка, – вещал он, – дать ей выступить! В свете этого вся стратегия защиты представляется ошибочной. Если Кристофер Пэйджит проиграет в этом, он, без сомнения, проиграет весь процесс. На мой взгляд, эта защита похожа на пьесу, написанную даровитым любителем: при внешнем блеске сюжет не вытанцовывается. Мне кажется, у него слишком личное отношение к этому случаю, и поэтому он не может быть объективным.
Пэйджит выключил звук.
– Мы сделали все, что могли, – спокойно произнес он. Мария отвернулась от телевизора.
– Мы сделали, – вздохнула она. – И скоро все для меня кончится.
Пэйджит видел, что у нее усталый и немного печальный вид – как у человека, которому некуда идти.
Когда она снова взглянула на экран, показывали ее, совсем молодую, бок о бон с Кристофером Пэйджитом перед самым его выступлением на сенатских слушаниях. Потом появилось лицо Карло.
– Ты видел обложку "Пипл"? – спросила она.
– Да, там Карло. Но статьи я не читал.
– Многого они не знают. – Мария помолчала. – И все же хорошо, что мои родители умерли.
Пэйджит кивнул, погруженный в свои мысли.
– А ты когда-нибудь думал о том, что было бы с нами, если бы не дело Ласко?
Пэйджит посмотрел на нее:
– С Карло? Или без?
– С ним, наверное. – Мария опустила взгляд. – Это была чудесная ночь, Крис. И уик-энд чудесный.
– Был. – Пэйджит созерцал вино в своем бокале. – Но нельзя думать, что все было бы таким, как тот уик-энд. В конце концов, мы слишком разные люди.
Она подняла на него глаза:
– Но Могла моя жизнь быть другой? Могла я быть другой?
Какое-то время Пэйджит размышлял.
– Я не хочу быть моралистом, тем более сегодня вечером. Но к тому времени, когда мы с тобой стали заниматься любовью, ты уже участвовала в делах Джека Вудса. А раз так, все это обрело необратимый характер. – Умолкнув, он выключил телевизор. – Я думаю, истина в том, что люди остаются тем, кем они были и кем хотели быть. Не думаю, что, встретившись, два человека непременно изменят друг друга. Возможно, изменится их жизнь, но не суть.