Степень вины
Шрифт:
Терри после паузы тихо спросила:
– Как вы думаете, что хотел сказать вам Марк Ренсом?
– Часть того, что он хотел сказать, предназначалась моему мужу или моему сыну. Но было еще что-то. – В лице ее появилось напряжение, как будто она силилась выразить немногими словами нечто неохватное. – Все это время я мысленно разговаривала с Лаурой, спрашивала: зачем она это сделала, что я значила для нее. Но она говорит со мной лишь с моего голоса. – Она помедлила. – Я хотела снова услышать ее, когда она говорит не мне, а обо мне. Мне казалось, таким образом я узнаю правду.
– Вы думаете, Лаура действительно знала правду, хоть в какой-то
– Может быть, и нет. – Актриса обернулась к Терри, как будто искала сочувствия. – Но, насколько я знаю, кассета существовала, и из этого я исходила.
Терри изучала ее лицо.
– Итак, Ренсом обещал принести кассету. Ту, где Лаура говорит о вас.
Линдси кивнула:
– Наверное, она теперь в полиции.
– Нет. – Терри снова помолчала. – В момент смерти у Ренсома была только одна кассета. Ее он дал прослушать Марии. Кассета о Джеймсе Кольте. Второй кассеты, о которой он рассказывал вам, у него не было.
Во взгляде Линдси Колдуэлл было изумление, сменившееся неприязнью.
– Какой ублюдок, – с отвращением бросила она.
8
– Такое впечатление, – заявил Мур Кристоферу Пэйджиту, – что либо Ренсом вел исключительно холостяцкую жизнь, либо "предавался греху единично", как говаривал наш старый священник. По крайней мере, последние два года.
Они сидели на скамейке в начале Калифорния-стрит: справа – канатная дорога, ведущая к вершине Ноб-Хилла, где погиб Ренсом; слева – Маркет-стрит заканчивалась просторной площадью, на другом краю которой высился Фери Билдинг; его знаменитые башенные часы показывали начало второго. За их спинами сгрудившиеся тридцатиэтажные высотки Эмбаркадеро-центра с офисами на каждом этаже выпускали из своих недр служащих. Вкупе с туристами они составляли основную толпу вокруг высоток, с вкраплениями случайных прохожих и трех-четырех бродяг, с независимым видом шнырявших в поисках пищи. На соседней скамейке сравнительно тихий сумасшедший в своей неизменной, ставшей за долгие годы чем-то вроде второй ножи одежде – джинсах и матросской куртке – бормотал свой обычный бред о заговорах… Мур, не успевший пообедать, дожевывал бутерброд с салями.
Пэйджит посмотрел на него:
– Ничего?
– Ничего. Причем надо отметить не только похвальное отсутствие попыток изнасилования. Но и полное отсутствие любовных связей. – Мур подчеркнул фразу коротким рубящим жестом. – Прочерк в графах. Никаких промахов по части женщин. Ни единой персоны женского рода, которая дала бы Ренсому в этом десятилетии. Одно из двух: либо акты с ним были настолько отвратительны, что о них предпочитают умалчивать – и вспомнить-то не о чем, думают себе, дорогуша Марк, удовольствия от тебя не больше чем от чиханья, либо в девяностых секс даже не стоял у него на повестке дня.
– Такого просто не может быть. Иначе он не позвонил бы Линдси Колдуэлл.
– Знаю, знаю. – Глаза детектива сузились. – Бедная женщина. Я всегда ее любил.
– А я все еще люблю.
Мур кивнул. Спустя некоторое время сказал:
– Наша малышка действовала неплохо.
– Терри, ты имеешь в виду. У меня только один вопрос: а знает ли она сама, какая она хорошая?
– Что-то ее печалит, тебе не кажется?
– Думаю, да. Но, честно говоря, не знаю что и почему. Просто какое-то ощущение, неуловимое, как ртуть, – не подцепить, не удержать. Терри очень скрытная, все в душе.
– Не то что ты, – усмехнулся
– Угу. – Пэйджит прищурился от солнечного света. – А почему ты спрашиваешь о ней?
– Просто мысль одна появилась. Кое-что она уронила мимоходом.
Пэйджит внимательно и ехидно посмотрел на приятеля:
– Эй, Джонни, уж не влюбился ли ты? В мою двадцатидевятилетнюю замужнюю помощницу?
– Слишком стар, – вздохнул тот. – Просто в мире очень много печального, в этом все дело. Ну а для любви мы с тобой оба устарели.
– Что касается меня, я связываю свое будущее только с Карло. Это избавляет от лишних расстройств, когда начинаешь заниматься математическими выкладками, типа удвоения своего возраста или подсчета того, насколько ты старше Моцарта. После сорока пяти все эти расчеты только нагоняют тоску.
– Однако миссис Перальте надо по возвращении выразить благодарность. Дело Линдси Колдуэлл…
– Дело Линдси Колдуэлл, – перебил Пэйджит, – попахивает шантажом с целью принудить к половой связи. Своеобразный вариант того, что рассказала Мария: в обмен на кассету – половой акт, с одной разницей – у Ренсома было мощное средство давления на Колдуэлл, чего не скажешь про случай с Марией. Это объясняет, почему он вынужден был прибегнуть к насилию. В результате Мария – правда, непреднамеренно – избавила нашу знаменитую актрису от встречи наедине с этим типом, который, вне всякого сомнения, намеревался обесчестить ее.
– Однако есть кое-что не в пользу этой версии, – возразил Мур, – то, что второй кассеты не было и что Марк Ренсом вел жизнь святого Августина.
– Кассета, где речь шла о Колдуэлл, конечно же, была – иначе бы Ренсом не позвонил. Вопрос в том, где она теперь.
– Крис, если дело дойдет до суда, случай с Колдуэлл можно будет использовать?
– Вообще-то да. Но у него меньше шансов стать косвенной уликой, чем у истории с Мелиссой Раппапорт. Ничего ведь не случилось: Ренсом договаривался о встрече, но умер раньше. Единственным последствием для Линдси Колдуэлл стало то, что она теперь знает: где-то, скорее всего в одной из квартир Ренсома, есть очень неприятная кассета, которую, тем не менее, Марни Шарп с огромным удовольствием послушала бы.
Мур, поразмыслив, сказал:
– Жанна-Марк Стайнгардт воздала должное своей горячо любимой старой мумии. И мертвому воздала, и живому поспособствовала.
Пэйджит мгновение молчал.
– Нет такой цены, – тихо произнес он, – которая была бы слишком велика, если приходится платить за правду.
Мур посмотрел на него:
– Если Ренсом запачкан в каком-то дерьме, я непременно узнаю об этом.
В семь пятьдесят Пэйджит застал Терри в офисе, в люминесцентном свете ее лицо казалось осунувшимся.
– Почему вы не дома?
Терри провела ладонью по волосам.
– Когда я вернулась из Лос-Анджелеса, Ричи с Еленой дома не оказалось – он повел ее обедать. – Она слабо улыбнулась. – Называет это вечером отца и дочки. Вот я и решила еще немного поработать.
Но в ее голосе звучала неуверенность; Пэйджиту показалось: что-то в глубине ее души противится возвращению домой.
– За последние шесть дней, – сказал он, – вы беседовали с Мелиссой Раппапорт, Жанной Стайнгардт и Линдси Колдуэлл. Чтобы все это осмыслить, наверное, потребуется время.