Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время

Мошкова Марина Глебовна

Движение сарматских племен от равнинных степей к горам, как видим, хорошо устанавливается по археологическим материалам. И если для районов, омываемых средним течением Терека, это, как считают некоторые археологи, были сираки — наследники савроматской культуры, то с I в. н. э. их, по-видимому, сменяют аорсы, движение которых по Терско-Сунженскому междуречью (Виноградов В.Б., 1963, с. 148–151, 161, 175; Петренко В.А., 1980, с. 18) и вдоль Каспийского побережья хорошо документируют, как уже говорилось, древности Дагестана. Здесь вполне уместно снова вспомнить уникальное городище Таргу — памятник широкой связи населения предгорий Дагестана с внешним миром. На всхолмлении цитадели Тарту были обнаружены остатки каменной постройки начала I тысячелетия н. э. «В интерьере этой постройки… по длинной оси попарно располагались несколькими рядами барабанообразные каменные базы колонн». Четыре из них каннелированные и одна «подквадратная со стесанными углами» (Котович В.Г., Котович В.М., Салихов Б.М., 1983, с. 78–80, рис. 14). По-видимому, из горизонта, синхронного данным уникальным находкам, происходят сосуды тюльпанообразной и полукруглой

форм на трех ножках — они близки албанской (ялойлу-тепинской) керамике. Авторы раскопок вполне законно говорят «о контактах между населением Кавказской Албании и Северного Причерноморья».

Возникает естественный вопрос: каким путем они осуществлялись? С севера через посредство сарматского населения или с юга через территорию Азербайджана? В любом случае эти колонны явно привнесены в культуру Дагестана, что полностью опровергает тезис об изолированном от внешних влияний развитии местных племен. Об этом же свидетельствуют и раскопки городища Урцеки с развитой планировкой и сложной системой фортификации. Находки селевкидских монет у совхоза им. Герейханова (Касумкентский р-н) подтверждают возможность раннего проникновения элементов античности на территорию Дагестана. Однако об античном периоде в истории края пока говорить не приходится. Непосредственных контактов с миром античности у местного населения не было. Новейшие раскопки лишь все более и более подтверждают контакты как с миром сарматских племен, так и с албанским населением приморских земель. Приведем несколько примеров. Городище, исследованное у селения Нижнее Чугли (Левашинский р-н), расположенное на скальных выходах, было огорожено с наиболее уязвимой стороны двумя параллельно идущими массивными стенами. Небольшие раскопки, проведенные на нем, позволили вскрыть остатки стены. Нижний слой, датируемый последними веками I тысячелетия до н. э. — IV в. н. э., дал солидную коллекцию керамики, в том числе покрытую красным и белым ангобом и лощеную. Вариации ее форм и декора находят аналогии среди посуды Таркинского и Карабудахкентских могильников. Особенно характерны миски с загнутым внутрь краем, хорошо известные по сарматским памятникам (Абакаров А.И., Гаджиев М.Г., 1980, с. 94–98).

Другое более позднее городище у селения Охли (того же района) также занимает гребень горы, ограниченный глубоким оврагом и отвесными скалами. С более доступных сторон оно было ограждено не только тремя валами и рвами, но и стеной с башней. Одно из раскопанных помещений, вероятно, принадлежало бане с тремя ваннами, «стенки которых образованы вертикально поставленными плитами» и кладкой из мелких камней. Пол помещения выстлан плитами. В нем найдены «каменные базы от подпорных столбов».

На городище обнаружены костяные и железные наконечники стрел, ангобированная керамика и проч. Датируется оно, начиная с III–IV вв. н. э. (Гаджиев М.Г., Абакаров А.И., 1973, с. 116, 117). Эти городища расположены в труднодоступной нагорной части Дагестана. Но и здесь местное население пользовалось, как видно, всеми достижениями эпохи, о чем свидетельствуют могильники. Так, у селения Сумбатль (Кулинский р-н) были обнаружены грунтовые могилы и каменная гробница с вытянутыми костяками. Возле умерших лежали обломки железных мечей с кольцевидным навершием, железные ножи, бронзовая фибула с полусферическим щитком и другие материалы, которые указывают на сарматское влияние, проникавшее даже в такие очень далекие от Приморья регионы Дагестана (Давудов О.М., 1971, с. 126, 127).

Больше всего мы говорили о сарматском влиянии. Однако к III в. н. э. внутри сарматской конфедерации уже созрело и стало выделяться аланское объединение племен. Это не была «решительная смена» одного населения другим в прикаспийских степях, ибо культура алан генетически связана с предыдущей. Иногда для указанного времени даже говорят об «аланорсах» (аланы + аорсы) как о населении первых двух-трех веков нашей эры (Смирнов К.Ф., 1950а, с. 106–113). Передвижению алан на Кавказ способствовала и битва с кочевниками-гуннами в 372 г. Спасаясь от полного разгрома, некоторые аланские племена стали искать убежища в горах Кавказа. Показателем их пребывания в местных ущельях служат ювелирные изделия «полихромного стиля» с обилием цветных камней и стекла, покрытые яркой позолотой. Погребальными памятниками, содержащими такие предметы, являются захоронения в катакомбах, возникающие в горах с этого периода. Они хорошо известны для Чечено-Ингушетии.

Однако не только аланы оставляли подобные некрополи, хотя одно время все катакомбы готовы были связывать с ними (Кузнецов В.А., 1961). Сейчас некоторые специалисты считают, что катакомбы несколько вытянутой формы, напоминающие кибитку, оставлены хазарами. Они заполнены своеобразным инвентарем (Магомедов М.Г., 1983, с. 61 сл.). В связи с этим можно было бы сделать вывод: аланы не заходили в Дагестан, и их культура не оказала какого-либо влияния на быт местных народов. Но не все так просто. Южнее г. Дербента на возвышенности Паласа-сырт у селения Рубас В.Г. Котович раскопал пять курганов с катакомбами. Они содержали достаточно богатые захоронения IV–VII вв. н. э. Их инвентарь аналогичен памятникам аланской культуры, хотя он численно невелик и относительно беден (зеркала с срединным ушком, бронзовая пряжка, фибулы с подвешенным приемником, настовые бусы, сосуд с ручкой и проч.; табл. 116, 8-10, 12, 13). Могильник, по мнению исследователя, оставлен маскутами — племенем, близким аланам (Котович В.Г., 1959, с. 148–156; Очерки истории Дагестана, 1957, I, с. 32, 33). О них упоминает армянский историк V в. н. э. Фавстос Бузанд как о народе, имевшем «царей» (Фавстос Бузанд, 1953, с. 11, 12). Сейчас здесь исследуется поселение, дающее право говорить о переходе его обитателей к оседлой жизни (Гмыря Л.Б., 1986, с. 11, 12).

Данный факт, указывающий на столь глубокое проникновение в южную часть Дагестана инородного населения, требует дальнейшего изучения. Это тем более важно, что в промежуточных местах страны аланские древности не найдены.

В конце IV

в. н. э. в северную, приморскую, часть Дагестана проникают орды гуннов. Иногда даже говорят о «гуннских» городах, но, вероятно, заблуждаются, так как пребывание под кровлей считалось у гуннов небезопасным (Аммиан Марцеллин, XXXI, 4). Видимо, речь идет о городах (городищах), созданных местным населением — дагестанцами. Оседлые «белые гунны», о которых иногда упоминают источники (Пигулевская Н.В., 1941, с. 37, 38), могли быть опять-таки местными племенами. Так вполне обоснованно предполагают В.Г. Котович и А.В. Гадло, давшие интересные очерки этого периода (Очерки истории Дагестана, 1957, I, с. 30, 31; Гадло А.В., 1979, с. 9–48, 126 сл.). Однако описание эпохи, связанной уже с ранним средневековьем, выходит за рамки скифо-сарматского времени.

Мы меньше всего говорили о социальном строе и хозяйстве местных народов в изучаемый период. Они не были стабильны, ибо зависели от близости к городам и торговым путям, к местам наиболее интенсивной жизни (История Дагестана, 1967, I, с. 94–104).

Заключение

В данном томе сведены воедино известные сейчас археологические материалы, служащие одним из источников для изучения истории, материальной и духовной культуры кочевых и оседлых племен, живших на протяжении более тысячелетия (с VIII в. до н. э. по III в. н. э.) на степных просторах юга Европы и в прилегающих к ним районах. Источник имеет очень большое значение. Дошедшие до нас письменные свидетельства об этих народах весьма отрывочны, нередко противоречивы. Археологический материал позволяет существенно дополнить письменные данные и проверить если не все, то многие из них. Однако накопленная археологами в течение длительного времени источниковедческая база, как мы видели, все еще недостаточна для решения ряда встающих перед исследователями проблем. Остаются дискуссионными такие важные вопросы, как происхождение скифов, расселение и границы племен, составлявших Скифию в эпоху Геродота, этническая принадлежность земледельческого оседлого населения лесостепи Восточной Европы, тесно связанного со скифами. Не решены проблемы происхождения савроматов и формирования сарматских племен, а также границ племенных территорий савромато-сарматов и ряд других. И все же за советский период и особенно за последние 30 лет советскими исследователями сделан громадный шаг вперед в изучении истории населения юга Европы в киммерийскую и скифо-сарматскую эпохи. Пожалуй, наиболее важным результатом работ советских археологов является то, что выяснены динамика и периоды исторического развития, а также характерные особенности кочевых и связанных с ними оседлых народов в каждом из выделенных периодов. Именно археологические источники позволяют утверждать, что в степной зоне Северного Причерноморья, как и в других степных областях Евразии, в IX — начале VIII в. до н. э. происходит окончательный переход населения к кочевому хозяйству и образу жизни. До конца VIII или начала VII в. до н. э. здесь господствовали кочевые племена, известные в письменных источниках под именем «киммерийцы». В волго-донских степях и в Заволжье в то же время, что и в Северном Причерноморье, возможно, даже несколько раньше, появляются первые кочевники — потомки племен срубной и андроновской культур эпохи бронзы. Их имя осталось неизвестным, но они и кочевники Северного Причерноморья имеют много общего в погребальном обряде и вещевом комплексе.

Уже в предскифский период кочевники проникают в среду соседних оседлых племен, оказывая влияние на их культуру и используя существовавшие у них производственные центры. Это особенно наглядно прослеживается по материалам богатой металлом кобанской культуры на Северном Кавказе, где в настоящее время найдено значительное количество кинжалов, конских удил, псалиев и других металлических вещей, характерных для ранних кочевников Северного Причерноморья и Волго-Донского междуречья. От оседлого населения в лесостепи Восточной Европы и на Северном Кавказе жители степей восприняли некоторые формы лепной лощеной посуды, часто богато орнаментированной резным, штампованным или рельефным узором. Однако, несмотря на фиксируемые археологией взаимодействия между кочевыми и земледельческими племенами в киммерийскую эпоху, еще не было сколько-нибудь тесного объединения между ними, подчинения земледельцев кочевникам, как это наблюдается в следующем — скифском периоде.

Скифская эпоха, которую принято начинать с появления скифов на исторической арене в 70-х годах VII в. до н. э., оказалась новым этапом в развитии ранних кочевых племен. Археологический материал, позволяющий сделать такой вывод, со всей очевидностью показывает, как совершенствуются в связи с окончательным внедрением железа все виды вооружения и конского снаряжения, имевшие первостепенное значение в быту кочевого населения.

Важным в изучении археологических источников раннескифского времени является заключение, что ряд вещей раннескифской культуры — наконечники копий, мечи и кинжалы, удила, трехпетельчатые и трехдырчатые псалии, бляхи-столбики для перекрещивающихся ремней узды и бляхи-пуговицы — непосредственно восходят к изделиям предшествующей эпохи. Впервые они появились на Северном Кавказе, как и наиболее ранние для скифов изделия, выполненные в зверином стиле. В первой половине VII в. до н. э. или несколько позднее эти новые формы используются вместе с бытовавшими в киммерийский период и лишь к концу VII — началу VI в. до н. э., т. е. после возвращения скифов из Азии, они становятся господствующими у скифов и соседних с ними оседлых племен, с которыми кочевники вступали в более или менее тесные контакты. К этому следует добавить преемственность, наблюдаемую археологами в ряде черт скифского погребального обряда и в местной лепной керамике. Эти наблюдения, безусловно, должны учитываться при решении вопроса о происхождении скифов и их первоначальном расселении.

Находки предметов вооружения, главным образом наконечников стрел, подтверждают свидетельства клинописных и античных источников о военных действиях киммерийцев и скифов в странах Древнего Востока и определяют пути следования скифов в Переднюю Азию. Реальность скифских военных походов в страны Передней Азии подтверждают и находки вещей переднеазиатского, урартского производства в Келермесском и Мельгуновском курганах и в кургане на р. Калитве. Среди них известны изделия, специально сделанные по скифским заказам.