Степи нужен новый хозяин

Гвор Виктор

Олег припомнил описания:

— Всем, Наташ. Но в первую очередь Снежку. А то он с утра всякой фигней мается: то девиц на спине катает, то по свистку как собачка бегает, то слушает концерт по заявкам гомотерия. А пожрать бедолаге ни одна сволочь не даст. И это несмотря на то, что хлеб наш насущный опять же Снежок добывает, — Олег обезоруживающе улыбнулся и крикнул четвертой девчонке, так и стоящей на крыльце с вскинутой винтовкой: — Кать, сразу стрелять будешь, или сначала познакомимся?

— Балабол! — выплюнула Катька, подходя, и заворожено уставилась на ожерелье: — Ты это что, все сам?! — неуверенно протянула руку и коснулась самого большого клыка. — Их же пули не берут!

— Держи, — Олег протянул девушке нагибату. —

Только с возвратом. Попозже и вам сделаем. Будете охотиться на львов и саблезубых кошек. Один на один, как подобает настоящему мужчине! — он внимательно обвел притихших сестренок взглядом. — Слушайте, девчонки, а оно вам надо? Вы же ни разу не мужчины! Может, мы будем гонять медведей и тигров, а вы нам еду готовить?

— И постель согревать? — нехорошо прищурилась Надька.

— Не без того, — Олег забрал из Катькиных рук копьё. — Но исключительно по собственному желанию! Слушай, Маугли, а ты меня ни с кем познакомить не забыла? Почеши Снежка за ухом, и пошли, что ли.

— Не называй меня так! — взвизгнула Ирка, послушно провела дрожащей рукой по голове кошака (не то чтобы почесала, скорее просто погладила) и захромала к дому.

Василь Сергеич оказался крепким с виду стариком. Высокий, жилистый, с умными серыми глазами. Седых волос не так и много, а морщин и вовсе не видно. Вот только с роскошного кресла явно не местного производства (откуда, интересно, такая прелесть) не вставал весь вечер.

— Ноги не слушаются, Олежка, — ответил он на невысказанный вопрос. — От кресла до кровати ещё могу, а в туалет внучки дойти помогают. Кровать мою на кухню перетащили, чтобы ходить поменьше. Кончается моё время. Хорошо, что вы нашлись, теперь я за девочек спокоен буду.

Они говорили весь вечер. Олег больше рассказывал, чем расспрашивал. Куда спешить? Почему не уважить хорошего человека и не удовлетворить сначала его любопытство? Пусть старик выяснит все в мельчайших подробностях, вместе же жить (о переезде "тахов" в Рим договорились в первые полчаса). Можно понять деда: бесперспективный, убийственный тупик вдруг обернулся полной надежды дорогой. Для внучек, собственная судьба волновала Василь Сергеича в последнюю очередь.

К тому же Олегу надо было параллельно беседе нарисовать кроку, написать записку и отправить Снежка к ребятам. Организовывать такое переселение в одиночку очень трудно. И очень рискованно. А поспрашивать можно и после ужина.

Но после ужина из той самой антилопы Олега сморило. Утром он даже не помнил, как добрался до постели.

Пробуждение было необычным. Слева, прильнув к Олегу и положив голову ему на плечо, спала Ирка. Справа точно в такой же позе сопела Надька. Судя по тому, что куртки и сапоги на всех троих отсутствовали, но штаны, а на девчонках и рубахи, присутствовали, ничего интересного ночью не случилось. Просто выспались за компанию. Олег возражений не имел, хотя не отказался бы предварительно сходить в баньку. Видел, имелась на дворе. Но уж как вышло. Можно и сейчас. И лучше той же компанией. А что? Разве ночь, проведенная в одной постели — не повод совместно попариться?

Но сначала надо решить животрепещущую проблему: каким способом и в каком порядке будить девчонок? То есть про способ сомнений не было. Но порядок! Вторая неминуемо обидится! Первая, кстати, тоже может.

Дилемму решил оглушительный визг.

"Катька, кажется, — думал Олег, уже на бегу. — Чего они всё время визжат?"

На кухню он влетел в штанах, ожерелье и с нагибатой в руках.

Оружие не требовалось. Не было никакого врага, никакой угрозы… Вообще ничего не изменилось. Кроме одного. Василь Сергеич ушел. Окончательно и необратимо. Окоченение ещё не успело исказить счастливую улыбку умершего, но одного прикосновения к шее (Олег зачем-то попытался нащупать пульс) хватило, чтобы понять: это случилось несколько часов назад, тихо и незаметно.

И начался кошмар.

Спецназовец должен принимать

смерть без эмоций. Любую смерть, хоть врагов, хоть друзей. Эмоции мешают делу. Олег не помнил, в каком наставлении вычитал эту фразу, но только сейчас понял: писал идиот! Эмоции невозможно уничтожить. Можно сделать вид, что их нет. Можно загнать их внутрь, сдерживая усилием воли. Можно… Много чего можно. Но по-настоящему сильная эмоция, всё равно прорвется наружу, сметая волевые барьеры и затапливая сознание счастьем и ликованием или горем и отчаяньем.

Олег десятками убивал сэров, без малейших переживаний выбивал покойникам зубы, за ноги стаскивал трупы к ямам для захоронения. И был уверен, что иммунитет к мертвым телам выработал если не абсолютный, то близко к этому. Возможно, если умрет кто-то очень близкий… И то… Конечно, он будет горевать, но сумеет совладать с эмоциями и действовать так, словно ничего не случилось. Иначе, какой он, к черту, элитный боец?

Василь Сергеич не был близким человеком. Они только вчера познакомились, несколько часов поболтали, поужинали вместе. Ну да, симпатичный дед, и что? Но тяжелая холодная тоска вдруг затопила сознание, жесткая рука сжала сердце, и Олег вдруг почувствовал себя тем, кем и был: семнадцатилетним мальчишкой, никогда и никого не терявшим и знающим смерть лишь по страницам прочитанных книг и компьютерным игрушкам. Ведь как бы красочно и правдоподобно ни были прорисованы тела на экране, они всего лишь набор пикселей. И сэры, безликие агрессивные фигурки, расстреливаемые из луков со спины Снежка или Пузика, воспринимались как такие же точно юниты в какой-то новой игрушке. Мочи, собирай зубы-трофеи, стаскивай трупы в ямы или бросай на поживу стервятникам… Ух ты, как реалистично прорисовано!

И совсем другое, когда умирает человек. Настоящий, живой, симпатичный тебе человек. Из твоего (или близкого) времени, с похожей (или непохожей, не успел выспросить) судьбой, говорящий на твоем языке. Вчера вечером он сидел в кресле, смеялся над твоими шутками, восхищался: "Четыре года? И все выжили! Даже приблуд не потеряли? Олег, ты даже не представляешь, какие вы молодцы!". А сейчас это неподвижное тело, с каждым часом всё больше теряющее сходство с живым. Труп, покойник, муляж…

И наваливается тоска, заставляя выть, плакать, метаться, заламывать руки. А потом вспыхивает ярость. И хочется найти кого-то, виноватого в этой проклятой смерти. Найти и порвать в клочья голыми руками. Или порубить на гуляш верной нагибатой, штыком от Иркиной винтовки или перочинным ножиком. Или… Если бы в такой момент какому-нибудь льву или медведю вздумалось бы прогуляться мимо Поселка, Олег точно бросился в бессмысленную и никому не нужную драку. И зарезал бы несчастного хищника, словно беспомощного котенка. Или погиб, пропустив удар когтистой лапы. К счастью, звери не сочли достойной себя роль козла отпущения для обезумевшего от горя мальчишки.

И в тоже время Олег понимал: девчонкам гораздо хуже. И он, единственный в Поселке мужчина, просто обязан… Что именно обязан, не формулировалось. Обязан и всё!

И он старался: обнимал; гладил по головке; делал гроб, благо имелись и доски, и инструмент; говорил ласковые слова; рыл могилу; вытирал слезы; строил памятник с притащенной Наташкой неизвестно откуда выкрашенной красной краской железной звездой; снова обнимал, гладил, говорил ласковые слова и вытирал слезы.

А следующие пять дней рассказывал про Рим; про ребят; про то, как Эйнштейн бережно растит Аню; как носится Оторва с любимым Колькой; про маму Галю, зловещую Гау Рю, повелительницу смерти в представлении аборигенов, а на самом деле Галочку Егоровну, самую добрую заботливую и любящую девушку, которую он только знал. И особенно много про Андрея Дудника с его умелыми руками и про Артема, человека, ещё в том мире сделавшего из них тех, кто способен выжить в любых условиях. И сделать это так, что никто даже не заметил, что его переделывали и воспитывали.