Степная барышня
Шрифт:
– - А налево чей барский дом?
– - Щеткиных!
– - шепотом отвечал мальчишка.
– - Бывают у вас?
Мальчишка кивнул головой и заботливо начал обмахивать свого барина, храпение которого сделалось отрывисто и грозно… Налитые кровью глаза моего приятеля вдруг открылись; он ими обвел кругом и не без удивления сказал мне:
– - Ты уж проснулся!
– - Кажется, пора, смотри-ка, солнце за лес ушло,-- отвечал я и, указывая по направлению крыши Зябликовых, спросил:
– - Что это за крыша, чей это дом?
Иван Андреич ничего на это не отвечал, а начал читать
– - Неужели ты никаких журналов не выписываешь?
– - Когда читать?
– - жалобно возразил он и, стуча по кипе счетов, прибавил не без самодовольства: -- Вот чтение нашего брата помещика, глаза заболят, как начитаешься их. Везде надо самому взглянуть, если не хочешь быть обкраденным.
– - Есть же хозяева, которые находят время читать,-- сказал я.
– - Да, много их! Займутся книгами, а у них этим временем и тащут и хапают. Нет, я не могу выносить этого. Если взялся за хозяйство, так уж работай как следует.
– - Да это пытка!
– - То-то и есть, ты, может быть, думал, что я сижу руки сложа.
– - Однако от такой жизни можно одуреть!
– - с наивностью воскликнул я.
Приятель мой обиделся и начал прехитро доказывать превосходство своего образа жизни.
– - Вы людей изучаете по книгам, а я на деле и, могу сказать, так хорошо узнал человека, что, право, не ошибусь, стоит мне только взглянуть на него. Кто хорошо и верно видит вещи, тому не нужно книг.
Эта самоуверенность меня уничтожила. Я увидел на диване гитару и спросил:
– - Это ты поигрываешь?
– - Да, иногда!
– - отвечал он и, взяв гитару, стал брать аккорды.
По виду гитары можно было заключить, что на ней упражнялись частенько.
– - Не поёшь ли ты?
– - спросил я своего приятеля, который что-то мурлыкал,
– - Если не боишься, изволь -- спою,-- отвечал он мне.
– - Ничего. Я довольно смел.
Иван Андреич начал настраивать гитару, и это продолжалось почти целый час. Я потерял надежду услышать что-нибудь, но наконец он откашлялся и вздохнул так мощно, что я приготовился услышать громадный голос. Но друг мой, к удивлению моему, запел тихо и сиповато. Поглядев на него, я догадался, что имею дело с любителем, который вполне уверен в приятности своего голоса и уменье владеть им. Верхние ноты улетали у него в нос, как дым в трубу. Вообразите себе плотную фигуру в белом балахоне, гитара подпрыгивает на полном животе при всякой энергической ноте, брови подымаются кверху, глаза закрываются, жилы на шее синеют и как будто припухают. Не знаю, может быть, я был в излишне веселом расположении духа,
– - Как ты хорошо поешь!
Он не заметил иронии и продолжал петь.
Любитель чего бы то ни было -- тот же пьяница, стоит ему глотнуть каплю, чтоб забыть о мере. Так точно и мой приятель пропел мне множество романсов и малороссийских песен. Меня удивило, что он пел те же песни, что и Феклуша. Но его пение было жалкая пародия на нежный голосок девушки. В заключение певец пропел: "Ой вы уланы", притопывая каблуками, присвистывая и прищелкивая языком. Я взял поскорее лист "Московских ведомостей" и притворился читающим. Иван Андреич сделался мне противен; в эту минуту Феклуша живо представлялась моим глазам, свеженькая и грациозная!
Побродив по комнате, владелец села Уткина уселся опять на диван и стал без толку фантазировать. Удаль прошла и нем, он весь насупился и так погрузился в свои фантазии, что муха, обегав все его обширное лицо, расположилась было уже спать на его носу; но вдруг он словно очнулся: бросил гитару на диван и сказал мрачно:
– - Я думаю, я тебе надоел.
– - Ты хозяин дома,-- отвечал я.
– - Спасибо за откровенность, но, право, не знаю, как тебя разклечь… в карты не играю.
– - Ты и так устал, развлекая меня,-- заметил я.
– - Ты все такая же шпилька, как был.
– - Нет, право, я был поражен твоим талантом; а кто давал тебе уроки пения и музыки?
Иван Андреич сконфузился и с минуту молчал, потом заметил с упреком:
– - Не нравилось, сказал бы, я бы перестал! Это, брат, не по-дружески!
Мы переменили разговор. После ужина я, однако ж, не утерпел и завел опять речь о Зябликовых.
– - Ах, я и забыл тебе сказать, что в П*** я случайно познакомился с твоими соседями.
– - С кем? Их много у меня.
– - С очень добрыми, простыми и оригинальными людьми.
– - Да с кем же?
– - нетерпеливо повторил мой приятель.
– - Зябликов…-- Я не успел договорить фамилию, как он разразился насильственным смехом.
– - Простые, простые,-- повторял он иронически,-- ха, ха, ха, вот хорошо разгадываешь людей, ха, ха, ха!
– - Ты меня удивляешь; кажется, они тебя так любят.
– - А, а, а! Так вы уж коротко познакомились. Небось жаловались на меня, избрали тебя примирителем.
– - Ты так странно отзываешься о них, что я прежде всего попрошу у тебя объяснения: что они за люди?
– - серьезно сказал я.
– - Простые, очень простые. Но только не советую тебе с ними возобновлять знакомство, если ты не намерен в одно прекрасное утро очутиться женатым!
Я невольно припомнил чрезмерное радушие и угодливость Зябликовых.
– - Ты уж не успел ли влюбиться? Видишь, и в степи женщины не лишены хитрости. А какими простенькими прикидываются, чтоб заманить!
– - Неужели Феклуша притворщица?
– - воскликнул я с досадою, что очень обрадовало моего друга; он, потирая руки, сказал:
– - Успела, кажется, поймать на удочку, да еще какого отчаянного волокиту!