Степная дорога днем
Шрифт:
– - Вот он!
– - шепнул мне Теокритов.
– - Пожалуйста, постарайтесь не ссориться с ним. Очень дерзкое животное.
– - Жену, ваше высокоблагородие, молодую тешу, а не безобразничаю, --отвечал солдатик, вытянувшись в струнку.
– - Она у меня, ваше высокоблагородие, умница, все равно, почитай что барыня. Не тешить ее мне ни под каким видом нельзя.
– - Уж ты лучше, крупа, с балами-то своими дальше проваливай, а то я тебе шею накостыляю, -- говорили медные пуговицы.
– - Напрасно обижаться изволите, ваше
– - застенчиво говорил солдатик.
– - Ни в чем перед вашею милостью не причинны.
– - Не причинны! Знаю я вас, куроцапов. Еще с двенадцатого года в казну-то вы задолжали крупой, и теперь не можете заплатить. Ха-ха-ха! За этот долг я тебя и вздую сейчас. А то толкует туда же: не причинны, говорит...
Голос обладателя медных пуговиц был необыкновенно строг и серьезен. Солдатик присмирел и всячески старался удержаться от возражений, потому что движения, которыми приказный пополнял свои фразы, носили не менее строгий и серьезный характер. Публика постоялого двора смиренно стояла на своих местах и со вниманием слушала, как барин распекает солдата. Вдруг барин неожиданно обратился к Теокритову.
– - Ты кто такой?
– - грозно спросил он его.
– - Все тот же!
– - отвечал Теокритов.
– - Залил глаза-то: родных перестал узнавать.
– - А, это ты, брат? За сестру да за деда заступаться пришел. Хорошо! Ты кто такой?
– - кстати спросил приказный и меня.
– - Паспорт у тебя есть?
– - Есть, -- отвечал я.
– - Вот он.
Я показал ему свою толстую дорожную дубину.
– - Ха-ха-ха!
– - разразился приказный.
– - Вот так молодец! Откуда ты? Хочешь, я тебе за твою смелость вина сейчас поднесу?
Я молча отодвинулся от него. Моя палка со свистом завертелась между моих пальцев.
– - Вишь, спесивый какой!
– - бурчал он, злобно всматриваясь в меня.
Сестра Теокритова сидела в это время рядом с ним. Они шепотом разговаривали о необходимости разлуки, просили друг друга писать как можно чаще и не печалиться. Обняла брата несчастная женщина и ласкала его тем кротким взглядом, которым обыкновенно смотрят женщины на любимого человека, надолго или, может быть, навсегда прощаясь с ним.
– - Как я буду тосковать об тебе!
– - шептала она.
– - А муж не велит мне говорить про тебя, он меня скоро в гроб вгонит.
Молодой человек мог сказать только одно слово в утешение сестры:
– - Терпи. И тебе и ему бог за все заплатит.
– - Я и терплю. Я ко всему привыкла, -- говорила бедная женщина с той тихой покорностью тяжелой судьбе, которую некогда проявляли мученики.
– - Так ты, брат, заступаться за сестру пришел?
– - снова начал приказный.
– - Я за нее заступаться должен: муж, а не брат. Столоначальником в палате был, студентом из семинарии вышел, а этого не понимаешь.
Теокритов молчал.
– - Встань-ка, жена, на ноги, покажись мне: я на тебя
– - "Ой! Я не сам трясусь, меня ч..." -- начал было солдатик.
– - Молчи! Дальше сам знаю. Пляши, жена! Брат к тебе в гости пришел.
Ой! Я не сам трясусь,
Меня черти трясут,
В буерак тащат,
Колотить жену велят.
И бедная женщина оставила брата и начала плясать под песню мужа. Лицо Теокритова побледнело и как-то особенно передернулось.
– - Вот какие веселые мы с женой! Мы с нею всегда так-то веселимся. Так ведь, жена? Заступаться, друг мой сердечный, нечего за нее. Она сама любому человеку глаза выцарапает. Вот так всякого возьмет да по роже и цапнет.
– -При этом приказный ударил жену по лицу.
– - Это я для того ударил ее, чтобы тебе не ходить понапрасну. Пришел заступаться, так заступайся. Подавай теперь, Акулина, обедать. Мы с женой закусим немного, -- обратился он к кухарке.
– - Милости просим обедать с нами, братец родимый.
– - Спасибо за ласку!
– - отвечал Теокритов.
– - Вижу я, совсем ты зверем сделался, а с зверями обедать я не могу.
– - Слышишь, жена, что твой брат говорит? Зверем он пугает меня, чтобы разлучить нас. Какой же я зверь? Зверь законов не знает, а я знаю. Вот тебе для памяти, чтобы и ты законы знала.
И он опять ее ударил.
– - Ох, грехи наши тяжкие!
– - шептал дед, раскачивая свою седую голову.
Бедная женщина старалась удержать слезы; моя палка сама рвалась к бокам негодяя.
– - Слышишь, жена, что дедушка говорит? Грехи, говорит, у него тяжкие есть. Ты что же их не замаливаешь? Вот тебе за это еще!
Без малейшего участия к семейной драме тощий солдатик с жаром рассказывал дяде Петру и суровому работнику о том, как жена научила его лечить от запоя.
– - Барин мне давеча помешал, -- басисто говорил работник, -- а то я тебя просить хочу: полечил бы ты меня, потому пью я, братец мой, здорово запиваю! Я тебе чем хошь отвечаю, только вылечи.
– - Кормилец ты мой!
– - шептал дядя Петр.
– - И меня полечи. Рубашку с крестом с себя сниму и тебе отдам. Помоги.
– - Это можно! Что ж такое? По рублю-целковому с вас за науку кладу. Страсть как дешево!
– - Законы-то ежели все подводить, так еще хуже бы женам от мужей пришлось, -- поучал приказный на другом конце избы.
– - Так, Акулина?
– - Што и говорить, батюшка!
– - смиренно отвечала кухарка.
– - Наша сестра глупа, кормилец ты мой; нашу сестру добру учить надоть.
– - Видишь, жена, что Акулина говорит?
– - обратился приказный к жене.
– -Умница Акулина. Поди, садись обедать со мной, а ты подавай нам, жена, служи нам, потому ты глупей Акулины. Она законы знает, а ты не знаешь. Ступай.