Степная дорога

Иволгина Дарья

Что ж, ему приходилось общаться с людьми и похуже… А знакомство с мелкими жуликами в таком непредсказуемом городе, как Мельсина, вполне может пригодиться.

Но истинная причина его частых визитов в чайную была все-таки иная. Он старался поменьше бывать дома.

Вот так. Столько лет мечтать о собственной крыше над головой, а теперь, едва лишь ее обретя, безоглядно бежать оттуда. В любую грязную чайную на окраине города, лишь бы только не в этот молчащий, словно проклятый, дом.

Он пил чай и думал, много думал. Как ни

странно, об Одиерне больше, нежели об Алахе.

Что – Алаха! Здесь ему все было понятно. За Алаху он готов отдать и жизнь, и душу.

А она несчастна – и по его вине.

С Одиерной – дело иное. Бедная девочка ни в чем не виновата. Не она выбирала, среди какого народа ей появиться на свет. Не она решала, а какие-то насмешливые Боги, чьих имен Салих не знал (знал бы – послал бы им проклятие!), – какие-то неведомые высшие силы постановили Одиерне вырасти красавицей. Не случись всего этого, не попала бы она в беду. Кто виноват? Так сложились обстоятельства.

Салих ни мгновения не сожалел о том, что пошел следом за виллином и спас несчастную "невесту". И Алаха – он был уверен, хотя они ни разу об этом не говорили – не жалела о сделанном.

Но теперь все трое, похоже, зашли в тупик. И выход из этого тупика один: избавиться от Одиерны. От ее страхов, от идущих за нею по следу венутов, от необъяснимой злобы Алахи на красавицу.

Легко сказать: избавиться! Как это, скажите на милость, сделать?

На невольничий рынок девушку свести, что ли?

Салих усмехнулся. Хорош спаситель! Избавил от смерти, называется. И неизвестно, кстати, какая участь ожидала Одиерну НА САМОМ ДЕЛЕ. Может быть, там, в загробном мире, ее ждали почет и слава. Ведь недаром венуты именовали свою жертву "невестой старика". А кто он, этот старик? Каков он? Может быть, добрейшей души старикашка…

Нет. Если так думать – далеко можно зайти. Эдак он додумается вернуть Одиерну ее сородичам – пусть себе замуровывают девчонку заживо, коли им того хочется. А самому благочестиво сложить руки и поклониться Богам-людоедам, а потом с просветленной душою удалиться.

Спасибо.

В конце концов Салих решил для себя так: виллины, светлые и мудрые Крылатые, не могут ошибаться. Если они сочли необходимым освободить Одиерну, значит, ее и впрямь нужно было освободить.

Переложив всю ответственность за содеянное на виллинов, Салих неожиданно почувствовал себя лучше.

Но главный вопрос оставался: что же делать с Одиерной?

Продать ее в рабство (предварительно ограбив, ибо драгоценности из ее приданого были уже отчасти проданы и превращены в этот самый безрадостный дом)? Все в душе Салиха возмущалось против этой мысли.

Выдать ее замуж? Да, конечно, можно было бы найти "вполне приличного человека", который с радостью взял бы в жены такую красавицу. Но, если задуматься хорошенько, то что это, как не та же продажа в рабство – только под другим названием?

Одиерна должна встретить кого-то,

кого по-настоящему полюбит. Без этого она никогда не будет счастлива.

А как она, спрашивается, может кого-то встретить, когда целыми днями прячется в доме? Не за руку же ее водить, всем напоказ? Вот, мол, глядите – это прекрасная Одиерна, которая должна встретить свою любовь.

В этом месте ровное течение мыслей Салиха вдруг завертелось, словно в водовороте, и неудержимо пошло ко дну. Ничегошеньки он придумать не мог.

***

Раз в пять-шесть дней Салих наведывался на базар. Покупал щедро: и мяса, и овощей, и фруктов. Нагружал большие корзины, однако от услуг носильщиков, которые терлись у торговых рядов с утра до вечера в поисках заработка, неизменно отказывался.

Салиха уже знали. Стоило ему появиться, как торговцы начинали зазывно улыбаться. В отличие от носильщиков – те хмурились и отворачивались.

А Салих словно заново учился жить среди людей. Жить свободной жизнью человека, который сам себе хозяин. Решил с утра сходить на базар – и сходил. Захотелось весь день проваляться в прохладе и тени, у фонтана (пусть даже и засоренного! дойдут когда-нибудь руки и до фонтана, будет он вычищен и снова запоет прозрачная струя) – и пожалуйста, валяйся себе на здоровье с чашкой воды, подслащенной медом, или с гроздью винограда. Бывали дни, когда Салиху и в самом деле не по себе становилось от безмерности своей свободы.

Не дом, а какой-то приют для убогих и страждущих духом, думалось ему в такие минуты.

На этот раз на базаре Салиху не пришлось долго бродить по рядам. Крик "держи вора!" раздался совсем близко. Подобные вопли оглашали базар ежедневно, бывало – по нескольку раз за день. Иногда вора даже ловили и с торжеством уводили на суд светозарного шада. Впрочем, надо полагать, до шада даже не доходило: дело было, как правило, слишком очевидным, а наказание за такие преступления определены давно, раз и навсегда.

Что, впрочем, никого не останавливало. Кражи повторялись изо дня в день с завидной регулярностью.

Однако, надо заметить, что и ловили воров далеко не всегда. Как правило, ловкачу удавалось скрыться.

Но то были опытные карманники, частью знакомые Салиху по вечерним посиделкам в грязной маленькой чайной. На этот раз вору, похоже, скрыться бы не удалось. Судя по тому, как неловко метнулся он в сторону, а потом начал петлять, точно заяц, между торговых рядов, был он человеком в своем деле неопытным. И сообщников у него на площади, похоже, тоже не было. В этом также заключалась большая ошибка. В противном случае можно было бы незаметно передать украденное "случайному прохожему", после чего с торжеством объявить себя жертвой злого оговора. И точно: обыск ничего не даст. Нет при человеке украденного. Нет – и все тут! Торговцу еще и извиняться придется за то, что оболгал честного обывателя.