Степные рыцари
Шрифт:
Давая такое жалованье, царь под страхом смертной казни запретил казакам заниматься земледелием, дабы они не привязали б себя к земле.
Для десяти тысяч казаков, насчитывавшихся в то время на Дону, жалованье царское было так ничтожно мало, что прожить на него было немыслимо. Да и то малое, что жаловалось царем, большей частью растекалось по широким карманам войсковой старшины да атаманов. Рядовым же казакам, как говорится в сказке, мимо усов протекало да в рот ничего не попадало…
Чтобы не погибнуть с голоду, казаки добывали себе пропитание охотой да рыбной ловлей. Терпели большие лишения.
— Браты, на сине море!
И если кому из казаков доводилось плыть в набеги на Тавриду, Кафу, Синоп или другой какой крымский или турецкий город, и если он оставался цел и невредим, то и дымились же тогда бражные, хмельные меды на дощатых столах. Звонкие, скребущие за душу песни поднимались в поднебесье на тихом Дону.
Упираясь шестом, вдоль улицы плыл на каюке белокурый паренек лет пятнадцати в нарядном кафтане синего сукна, расшитом по подолу, вороту и рукавам серебряным позументом. У мальчугана лицо белое, румяное, глаза черные, острые. В левом ухе поблескивает золотая серьга. Видно, он из семьи состоятельной.
За кушаком у парня торчит костяная рукоятка пистоля.
— Куда, Гурейка? — слышит он сиплый голос с высокого крыльца обветшалого куреня.
Паренек оглянулся. На крыльце стоял кряжистый старый казак с широкой, как веник, седой бородой, в белой холстинной рубахе.
— Здорово дневал, дядь Ивашка — приветствовал его паренек, скидывая барашковую шапку..
— Слава богу! — ответил старик. — Откуда бог несет?
— Из становой избы домой.
— Подплывай-ка ко мне, Гурьян. Погутарим…
— Да некогда, дядь Ивашка. Отец заругает… Надобно ему царску грамоту отвезти.
Глаза старого казака заискрились любопытством:
— Чего-о? Царску? Какую такую царску? А ну, причаливай, леший тебя забодай, причаливай!..
Мальчуган остановился в раздумье, не зная, что делать. Надо бы скорее доставить грамоту отцу, который ждет ее с нетерпением, и старика не хочется обидеть. Ведь дядь Ивашка был его хороший друг. Ну как тут быть?
— Э, да ладно! — махнул рукой Гурейка. — Небось не заругают.
— Правильно, — согласился старик.
Раза два толкнув шестом о дно, парень причалил к крыльцу, привязал каюк к перилу и уселся рядом со стариком на ступеньках.
— Что же это ты не хотел подплывать-то ко мне, а? — обидчиво проворчал старик. — А то ж друзьяк… Эх ты, Гурейка, Гурейка! Плохой ты, видать, друг…
— Что ты, дядь Ивашка? Да я тебе друг до гробовой доски…
— Да ну? — насмешливо взглянул на него из-под лохматых, кустистых седых бровей старик. — Ну, гляди ж…
И действительно, этот подросток Гурейка и старый бобыль дядь Ивашка Чекунов были большие друзья. Давно уже дядь Ивашка дружил с отцом Гурейки Михаилом Татариновым, с которым не однажды хаживал в походы на татарву, ногаев, крымчаков, не раз в кровопролитных битвах с врагами смешал свою кровь с его, спасая друга от смерти…
Дружба их не нарушилась и тогда, когда Татаринов вдруг изменил стародавнему казацкому обычаю безбрачия и женился на плененной им турчанке.
Конечно, не понравилась старому холостяку Чекунову женитьба его друга Татаринова на мусульманке.
— Ежели
Но другу своему он ничего о том не сказал.
Михаил Татаринов был смышленый казак. А башковитые казаки Войску Донскому до зарезу нужны… И вот так получилось, что Михаила Татаринова выбрали казаки своим войсковым атаманом…
«Ну, теперь дружбе нашей конец, — подумал с огорчением старый казак Чекунов. — Стал Михаил большим человеком, станет ли он теперь со мной знаться?»
Но нет, не таковский человек Татаринов. Старую свою дружбу с Чекуновым, скрепленную кровью, он крепко помнил и не изменил своего отношения к нему.
Уж нечего и говорить о том, как рад был этому бобыль Чекунов Иван. Всю свою любовь перенес он на семью друга. Стал он своим, близким человеком в семье войскового атамана.
Появились дети у атамана. В свободное от ратных дел время дядя Ивашка, как нянька, возился с маленькими. Особенно подружился он с младшеньким сыном Михаила, Гурейкой. Хороший мальчишка был этот Гурейка. Смышленый, бойкий, но послушный. С малых лет чернец учил его грамоте. И теперь Гурейка был грамотен. Грамотных тогда среди казаков почти совсем не было, а поэтому на мальчишку, бойко умевшего читать и писать, смотрели как на чудо.
Днями, бывало, бродил с ним старый казак по лугам да займищам, учил ловить перепелов, раков в ериках [3] , мастерил ему удочки и свистки из камышинок. А как подрос мальчик, стал учить его казачьей сноровке: из лука стрелять, Дон переплывать, саблей владеть, полудиких шальных коней укрощать…
Всей своей душой Гурейка привязался к старому казаку. А тому любовь малыша всего дороже.
— Так что же это за грамота царска, а? — допрашивал старик паренька. — О чем же она? По какому такому делу?
3
Ерик — канал.
— Да вот уж, дядь Ивашка, погодь немного, — видя чрезмерное любопытство старика, сказал, смеясь, Гурейка. — Батя, должно, соберет скоро Войсковой круг, зачитает там грамоту. Вот тогда и узнаешь…
— Гм-м, — неопределенно замычал старый казак, покачивая головой. — Это что верно, то верно. Но… Хотя бы одним глазком взглянуть на эту таинственную грамоту. — А она за сургучами, а?
— Ну, конешное дело, как и положено, все как надо, — деловито ответил мальчуган. — За сургучами, красными…
— А что, ежели б на нее взглянуть, а?
— Взглянуть-то, пожалуй, и можно, — заметил Гурейка. — Но только ты никому о том не скажешь, дядь Ивашка?
— Никому. Ни единому человеку.
— Поклянись.
— Вот те истинный господь, — закрестился старый казак. — Чтоб у меня лопнули глаза, чтоб у меня руки отвалились… Чтоб я провалился сквозь землю, ежели скажу кому…
Страшная клятва подействовала на Гурейку. Оглядевшись вокруг и убедившись, что поблизости никого нет, он осторожно вынул из-за пазухи пакет из грубой синеватой бумаги и показал старику.