Степные волки
Шрифт:
— Хур-ра-ра! — подбадривали себя горцы, нестройной и огромной массой устремляясь к штангордским боевым порядкам. Все как один, крепенькие и коренастые — в горах нет места слабым, одетые в дубленые шкуры, сжимая в руках дедовские мечи и кинжалы, они казались несокрушимыми.
Вновь запела труба в порядках штангордских полков, ударили баллисты, а следом отработали арбалеты и дали свой первый залп лучники. Сотни горских тел покатились по земле, и застыли на ней изломанными куклами рядом с конниками из племени борасов, павшими здесь ранее. Толпа наступающих на секунду застыла, как многоголовое чудище, раздумывающее,
— Хур-ра-ра! — и его поддержали многочисленные крики собратьев по племени: — Хур-ра-ра!
Из толпы горцев выскочил здоровенный воин с синей повязкой на голове, судя по всему вождь какого-то рода, и прокричал:
— Вперед! Отомстим за наших братьев!
Практически сразу, в голову этого вождя влетел арбалетный болт, он рухнул сначала на колени, а затем, упал лицом в истоптанную и окровавленную траву городского пастбища. Однако клич его был услышан, и горцы бегом устремились к рядам штангордских полков.
Поднялись щиты в полках штангордцев, опустились копья, и два войска сшиблись с криком, с воем, с неистовым предсмертным воплем. Горцы накалывались своими телами на копья, проламывали ровный и четкий строй баталий, падали, умирали, но шли вперед. Никто и никого не слушал и не слышал, кто-то кричал, кто-то выл и вопил, но каждый делал свое дело. Здесь не было места и не было времени для жалости, один человек убивал другого, рубил и сек его как зверя дикого. Неистовство в сердцах, стало неистовством в поступках. Передние ряды схватились так, что не оттянуть и не растащить, а задние жали на них и пытались дорваться до врага.
Неимоверный грохот и шум стояли над полем, звон оружия и крики, глушили всех вокруг. Гарля со своими боевыми воплями и герцогская пехота с командами сержантов и офицеров. Столпотворение, вот как это выглядело со стороны, но и в нем был порядок. Только стал прогибаться под ударами хайдаров левый фланг, как из резерва подошел пехотный полк и заткнул возможный прорыв. Еще только, перескочив невысокие трехметровые стены Стальгорда, горцы, было, ворвались в город, как сразу же в него вошли пять банд балтских наемников и сбросили гарля со стен. Битва сжирала людей с обеих сторон, но можно было сказать одно, если ничего не изменится, то победа останется за штангордцами, которые медленно, но верно, перемалывали рахдонскую наемную пехоту.
Видя такое дело, Ханукка-ибн-Шапрут, вновь бросил в атаку всю свою легкую конницу. Борасы, дромы, карпетаги, чимкенты и представители еще доброго десятка степных племен, обходя основную битву по правому флангу, пошли в обход Стальгорда. Все бы ничего, да только их уже здесь ждали и, вновь, они напоролись на пехотный строй, встретивший их арбалетными болтами, стрелами и дротиками стрелометов. Вновь завязалась перестрелка, а когда рахдонские наймиты дрогнули, совсем немного, самую малость отошли, пытаясь перегруппироваться, тогда в третий раз зазвучал чистый глас сигнальной трубы.
Взрогнула земля, расступились по команде резервные пехотные полки, и на поле вылетела рыцарская конница. Следом за ней рванулись в проходы эльмайнорские конные арбалетчики и все три легкоконных штангордских полка. Против сорока тысяч степняков, на прямой бой вышло одиннадцать тысяч всадников оборонительной армии. Завертелась суматоха лихого конного
Гвардейский рыцарский полк герцога проломил своей стальной массой всю конную орду насквозь, вышел в тыл степной конницы, развернулся и, вновь, набрав скорость и разбег, снова врубился в нее. Следом за ними шли эльмайнорцы и легкие кавалеристы, просачивающиеся сквозь проломы в строю противника. Прошло только полчаса сражения между конницей и от всей конной массы рахдонских наемников в сорок с лишним тысяч, осталось не больше пяти, ошалевших и не знающих что делать, растерявшихся людей на лошадях. Еще пара тысяч степняков кучковалась рядом с шатром Ханукки-ибн-Шапрута, в надежде, что оставшиеся последним резервом полководца пять тысяч тяжеловооруженных бордзу, смогут переломить ход всего боя. Остальные конники, или пали в бою, или рассеялись как дым, торопясь оказаться от этого места как можно дальше, и направляя своих коней в сторону степи.
Рахдонский полководец видел все, что происходило на поле боя, и считал, что шанс, пусть не на победу, но на то, чтобы свести все в ничью, у него есть. Ханукка-ибн-Шапрут понимал, что штангордцы израсходовали все свои резервы, а у него свежие и нетронутые пять тысяч гвардейцев в запасе, и если он пустит их в бой, при поддержке оставшихся степняков, то остановит намечающийся разгром, сможет вывести из боя горцев и дождаться новых подкреплений от кагана.
Шад вскочил с аккуратного резного креслица, в котором сидел, откинул в сторону дорогую фарфоровую чашку, какие делаются на далеком юге, пнул в лицо личного слугу-дрома, из тех что воспитывались с малолетства в его доме, и выкрикнул:
— Темник Астуг-тер-Баратуги!
— Да, о могучая длань кагана, — откликнулся стоящий позади него командир пяти тысяч бордзу.
Рахдон указал в сторону, где штангордская конница добивала степняков, и сказал:
— Темник, атакуйте противника всеми силами, загоните вражескую конницу за пехотные ряды и прикройте отход нашей пехоты.
— Слушаюсь, о карающий меч великого кагана, — Астур-тер-Баратуги чуть склонился.
Темник, уже было, направился к своим воинам, когда из шатра появился старший раввин над всеми адептами бога Ягве при армии вторжения, Манассия-бен-Сабриель.
— Стойте, темник, — сказал старший раввин, Астуру-тер-Баратуги.
Тот исполнил приказ и остановился, а шад, недовольно поморщился:
— Что еще, уважаемый Манассия?
— Мы уходим в Арис, а гвардейцы сопроводят нас, — оглаживая крашенную хной бороду, бросил Манассия полководцу.
— Как же так, — растерялся Ханукка-ибн-Шапруд. — Идет битва, мне нужны воины.
— Ты проиграл, шад, и не оправдал доверия сиятельного кагана. Сопротивление бесполезно, а мы — адепты нашего бога, не можем подвергать опасности свои драгоценные жизни.