Стерегущий
Шрифт:
Мария Ивановна Старк неоднократно говорила мужу, что Грамматчиков, командир крейсера первого ранга «Аскольд», далеко не аристократ по происхождению, но в нем есть благородство любимца муз. Она утверждала, что для Грамматчикова служба во флоте — случайное занятие, настоящее же его призвание — музыка.
В день своего ангела адмиральша была уверена, что протежируемый ею капитан блеснет перед гостями обычной для него виртуозностью. Но ожидания ее сбылись не вполне. Грамматчиков сыграл лишь вторую рапсодию Листа, порядочно уже всем надоевшую. В поведении командира «Аскольда» сквозила явная озабоченность, которую он плохо скрывал, несмотря на
Находясь у Марии Ивановны, Грамматчиков действительно чувствовал себя не в своей тарелке. Весь сегодняшний день казался ему насквозь фальшивым. Поспешная поголовная эвакуация из Порт-Артура японского населения представлялась преддверием серьезных событий. Он решил незаметно покинуть гостиную, не оставаясь на именинный пирог.
На Адмиральской пристани шлюпка, поджидавшая возвращения от Старков загулявших офицеров, была наготове. Грамматчиков прыгнул в нее.
— Быстрей!.. Получишь на чай! — крикнул он, шаря в карманах, где после картежной игры уже второй день звенели легко доставшиеся золотые монеты.
Лодочник поднял парус. Легкий ялик, плавно раскачиваясь по зыби, ходко пошел к «Аскольду».
На палубе «Аскольда» Грамматчиков нашел все в порядке. Вахтенный офицер был на месте, сигнальщики внимательно и настороженно оглядывали морские просторы. На флагманском броненосце пробило шесть склянок. Такой же гармоничный перезвон послышался и на других судах.
— Вот и конец вашей вахте, — произнес Грамматчиков, любезно обращаясь к вахтенному начальнику. — Как раз ко второй кадрили к ее высокопревосходительству поспеете. Так и быть, как только сменитесь с вахты, отпущу вас на берег ввиду сегодняшних исключительных обстоятельств. Только это строго между нами, — шутливо добавил он.
Слева внезапно раздался шум корабельных машин. Вынырнув из темноты, прямо к «Аскольду» на большой скорости мчалось несколько миноносцев.
Вахтенный начальник недоуменно взглянул на Грамматчикова.
— Что за катавасия! — озабоченно промолвил командир крейсера. — Ведь учение минной атаки сегодня отменили. Позвольте-ка мне на минутку бинокль…
Приближавшиеся к «Аскольду» четырехтрубные военные корабли с кожухом посредине показались ему русскими миноносцами обычного типа.
— Наши, — облегченно вздохнул Грамматчиков, возвращая бинокль. — Крайний правый две капли воды — наш «Стерегущий». Должно быть, адмирал Витгефт решил проверить знания строевой службы, воспользовавшись тем, что сейчас на кораблях одни молодые офицеры. Действуйте, как полагается при отражении минных атак, а я посмотрю, что вы за человек в кулаке, как любил говаривать вечной памяти Тарас Бульба.
Лейтенант подтянулся, приложил руку к козырьку. Его привыкшие к темноте глаза уже без бинокля различали эволюции миноносцев, подходивших к эскадре все ближе и ближе.
— Спросить у миноносцев позывные! — скомандовал он.
— Есть спросить у миноносцев позывные, — откликнулся сигнальщик. И сейчас же послышался его испуганный голос: — Мина с левого борта!
«Кассуми» первый пустил мину в «Аскольда». Она шла в корму. Стоявший у флага часовой ясно видел, как она прошла под кормою саженях в двух.
— Вижу! — предостерегающе крикнул он, давая тревожный свисток.
Офицеры на мостике уже сами увидели красные взблески минных выстрелов и разглядели в темной ночной воде светящиеся полоски мин, быстро двигающихся в разных направлениях к русским кораблям.
— Да это не шутка! — встревоженно воскликнул Грамматчиков. — Это японцы!
В том, что это действительно были японцы, сейчас уже ни у кого не оставалось сомнений. Хотя выпустивший торпеду
Тогда, стараясь сохранить хладнокровие, Грамматчиков отдал приказ стрелять по вражеским кораблям.
Но энергично начатый огонь пришлось прекратить через несколько минут.
Прямо на «Аскольд» надвигалась темная громада без огней. С нее отчетливо слышались звонки машинного телеграфа, резкие выкрики команды на русском языке. При пляшущем свете прожекторов в громаде узнали «Цесаревича». Сразу было видно, что у броненосца поврежден руль и что он управляется машинами. С «Аскольда» молчаливо и напряженно смотрели на медленные, затрудненные движения «Цесаревича», имевшего огромный крен. Казалось, корабль вот-вот перевернется, и все взволнованно ожидали момента, когда это произойдет.
Грамматчиков решил немедленно идти на помощь подорванному броненосцу. Стали сниматься с якоря. С томительной медленностью выходил из воды тяжелый якорь, когда японцы вновь торпедировали «Аскольд».
Мина скользнула вдоль правого борта «Аскольда» саженях в четырех от него и прошла под носом крейсера. На «Аскольде» раздалось громкое, восторженное «ура!». В то же время на глазах у всего экипажа стал выравниваться «Цесаревич».
— Должно быть, Федоров затопил отсеки и носовые коридоры, — вслух предположил Грамматчиков. — А все-таки давайте готовить вельботы на всякий случай.
Глава 8
ИНЖЕНЕР АНАСТАСОВ
Принять миноносцы в том виде, как предлагали заправилы Невского завода, инженер Анастасов не мог. Явившись к капитану первого ранга Яковлеву, командиру броненосца «Петропавловск», председателю комиссии по приемке миноносцев, молодой механик возмущенно заявил, что лучше пойдет в дисциплинарный батальон, чем подпишет акт о приемке того, что прибыло в Порт-Артур.
— Миноносцы, — угрюмо пояснил Анастасов, — двух категорий. Более крупные, как видно английской постройки, привезены из Кронштадта. Вторые, так называемые русские, постройки Альберта и Гиппиуса, доставлены из Петербурга. Но те и другие — позор для военной промышленности: испорчены котлы, текут трубки. Из четырнадцати миноносцев Невского завода два — просто железный лом. Удастся ли что-нибудь собрать из остальных, соответствуют ли они кондициям, сказать невозможно, так как чертежи отсутствуют.
По предложению председателя комиссии наместник распорядился послать инженер-механика Анастасова в Петербург для получения в Адмиралтействе чертежей и проверки кондиций. За два дня до отъезда Владимир Спиридонович получил от матери письмо, из которого он узнал ее новый адрес в столице.
«Голубчик мой милый, — писала мать. — Я снова в Петербурге, но уже одна; не знаю, надолго ли?.. С другими сейчас „брожу вдоль улиц шумных и в храм многолюдный вхожу“. И мне кажется, что пришло время исповедаться. А если не писать так парадно, то просто всплакнуть на жизнь. Но, может быть, это и лишнее: ведь ты начинаешь жизнь, а не я. Моя жизнь вся в прошлом. Вспоминаю ее в свои шестнадцать лет, когда я не ходила, а „шествовала“ с гордо поднятой головой по этим же самым улицам. Я шла по Невскому проспекту, по Литейному, по Екатерининскому каналу, шла уверенно, с развевающимися косами, словно на этих плохо мощенных улицах с пышными названиями меня ожидал трон. И разве думала я тогда, что в мире есть пароход, называющийся „Сперанца“, который надолго убьет во мне надежду на всякое счастье, несмотря на любовь к тебе, моему Вовочке?..»