Стерильно чистые убийства
Шрифт:
— А-а, — сдержанно протянула она, — неужели это прославленный детектив, лейтенант Уилер? Чем еще могу служить, если моих трудов прошлой ночью недостаточно, чтобы на какое-то время удержать тебя от визитов?
— Неплохо бы быстренько позабавиться среди пробирок, — намекнул я, не питая особых надежд. Она вопросительно подняла одну бровь.
— В рабочее время?
— Зарегистрируем как научный эксперимент, — предложил я.
— Не пудри мне мозги, — медленно улыбнулась она и с упреком добавила:
— Знаешь, я до сих пор сильно расстроена.
Я вытащил из кармана клочок бумаги и передал
— Тебе это что-нибудь говорит?
— Почерк Джастина, — без промедления отвечала она. — Я узнаю его где угодно.
— Прекрасно, — терпеливо похвалил я. — Есть тут какой-нибудь смысл?
Она сосредоточилась, сморщив лоб.
— Ну, это, конечно, фрагмент. Но он, похоже, возился с лизергиновой кислотой… и еще с чем-то.
— Ты имеешь в виду ЛСД? Она передернула плечами.
— Если угодно. Только в соединении с чем-то другим, а это другое, он обозначил символами, которые вообще не имеют смысла.
— Чтобы сбить с толку любого, кому попадутся на глаза его записи?
— До чего ты догадливый, лейтенант! — усмехнулась она. — Либо так, либо Джастин открыл элемент, до сих пор человечеству неизвестный.
— Я показывал листок Браунингу, — сказал я. — Он заявил, что в подобном фрагменте нельзя найти смысла.
— Удивительно, как его прямо на месте инфаркт не хватил! — захихикала вдруг она. — Ты даже не представляешь, до чего он высокоморален! Знаешь, какими исследованиями мы тут должны заниматься? Нам полагается разрабатывать более действенный аспирин, микстуру от кашля, безвредные антидепрессанты и прочее в том же роде. Неужели ты думаешь, будто Браунинг мог допустить — даже про себя, — что один из его экспериментаторов балуется с ЛСД?
— Ясно, — заключил я и забрал у нее листок. — Ирония судьбы, если я правильно выражаюсь?
— Ты о чем? — с глубоким подозрением взглянула она на меня сквозь стекла очков в массивной черной оправе.
— О миссис О'Хара, — пояснил я. — Его личная секретарша оказалась нимфоманкой, которая подхватывала мужчин на улице и затаскивала на ночь в мотель.
— Ты правильно выразился — ирония судьбы, — подтвердила она. — Забыл только упомянуть, что вдобавок два химика-экспериментатора вступили в интимные отношения.
— Пожалуй, забыл, — согласился я.
— Еще что-нибудь, лейтенант? — холодным официальным тоном спросила она.
— Пока нет. Благодарю за сотрудничество, мисс Спек.
— Не за что, — колко ответила она. — Любой дурак мог прочесть эти формулы.
— Я имел в виду прошлую ночь, — сказал я. — Где мне найти Демареста?
— Его лаборатория за второй дверью дальше по коридору, но не могу отнести ваше последнее замечание к высказываниям хорошего тона, лейтенант.
— Знаешь что, — добавил я, — я, наверно, успею вернуться и все-таки позабавиться. После работы, конечно.
Через минуту сотрудник, не имеющий допуска, стукнул в дверь лаборатории Демареста, и его гулкий голос велел войти. Лаборатория выглядела почти так же, как у Эллен, только в его распоряжении имелись более сложные приборы, расставленные на полке. Трубка из корня шиповника была крепко зажата в зубах, а вся комната провоняла застоявшимся табаком. На нем был другой свитер из грубой шерсти, и общий вид наводил на мысль, будто он сию минуту
— А! — Он выхватил изо рта трубку и ткнул черенком в мою сторону. — Местный Шерлок Холмс возвращается для дальнейших расспросов?
— Например, что вы делали в лаборатории Эверарда позавчера вечером между десятью и десятью пятнадцатью? — холодно спросил я.
Он непонимающе уставился на меня.
— Я вообще не был в лаборатории Эверарда позавчера вечером, лейтенант. Я торчал тут, работал над собственным специальным проектом. Ушел где-то часов в одиннадцать, направился прямо домой и лег спать.
— Да я так только спрашиваю, — отступился я и протянул ему клочок бумажки. — Вам это что-нибудь говорит?
Трубка вновь очутилась во рту, Демарест взял бумажку и стал внимательно изучать. В ожидании я закурил сигарету, начиная понимать и ценить всю прелесть свободных минут, выпадающих в повседневной жизни служителя закона. Наконец он вернул мне бумажку.
— Это хохма?
— Я у вас хотел выяснить, — сказал я.
— Соединение ЛСД с неким просто-напросто не существующим элементом. Кто до этого додумался? Ваш школьный приятель?
Я стиснул зубы.
— Вы не узнали почерк?
— Нет. А что, должен узнать?
— Это писал Эверард.
— В самом деле? — Он снова вытащил изо рта трубку и изумленно уставился на меня. — Обалдеть можно!
— Вы знали, что миссис О'Хара нимфоманка?
— Вы нынче подлинный кладезь информации, лейтенант. Отвечаю на ваш вопрос — нет, не знал.
— Кроме того, пропали записи Эверарда, — продолжал я. — Мистер Браунинг предполагает, что их кто-то украл.
— Вы меня обвиняете?
— По словам мистера Браунинга, они могли представлять интерес лишь для трех человек — для него самого, для мисс Спек и для вас.
— Я отвергаю ваши треклятые подозрения и инсинуации!
Я выдержал его испепеляющий взгляд, под которым на миг почувствовал себя так, будто меня с зажженной спичкой в руке застукал медвежонок Смоуки. [4]
4
Медвежонок Смоуки — утвержденный решением Конгресса США в 50-х годах символ борьбы за предотвращение лесных пожаров — медведь в униформе лесника, с лопатой в лапах.
— Мне просто хочется, чтобы вы постарались хоть чем-то помочь, — прочувствованно сказал я, — а не стояли столбом со своей чертовой трубкой. И не надо разыгрывать передо мной грудного младенца.
Он неожиданно ухмыльнулся.
— Скажу по секрету, это входит в мой имидж, лейтенант. Ненавижу проклятую трубку не меньше, чем вы. Один старый трюизм насчет любой научно-исследовательской работы гласит — если до тридцати о себе не заявишь, ни на что больше не рассчитывай. Мне стукнет сорок в будущем году, а я не опубликовал ни одной статьи, которая заставила бы призадуматься Нобелевский комитет. Фактически вообще ни одной статьи не опубликовал, и точка! Так что теперь решил изображать из себя солидного деятеля. Опытного ученого, за спиной у которого годы, отданные фундаментальным исследованиям.