Стертая
Шрифт:
— Или подожгла свой дом и поджарила заживо родителей. Типа приготовила барбекю из папочки и мамочки. То-то, наверно, криков было.
Оборачиваюсь.
— А может, перерезала кому-то горло мастихином. — Я взвешиваю ножичек на ладони.
Подруга охает и откидывается назад, но Феб смеется.
— Ты же знаешь, что бы она ни сделала раньше, теперь она никому не может навредить. А если попробует, умрет. У нее просто мозги расплавятся!
Я отворачиваюсь и возвращаюсь к работе.
«Зеленые деревья голубое небо белые облака
— Ну как? — с милой улыбкой спрашивает на перемене миссис Али. — Довольна новым расписанием?
А я не знаю, что сказать. Да — потому что, даже принимая во внимание гадости, которые говорили Феб с подругой, мне там нравится? Или быть посдержанней, чтобы она не подумала, будто я радуюсь тому, как ловко обошла правила?
Она смеется.
— Посмотрела бы ты на себя со стороны.
Миссис Али определенно в хорошем настроении сегодня.
Я неуверенно улыбаюсь.
— Мне нравится на основах искусства. Этот курс... — стараюсь вспомнить, что там говорил директор на Ассамблее, — поможет мне полнее раскрыть мой потенциал.
— Не повторяй чужие слова, Кайла. Ты подписала контракт и должна делать все, чтобы его выполнить.
— Можно вопрос?
— Конечно.
— Что бывает, если кто-то не выполняет контракт? Их могут... вернуть?
Миссис Али смотрит мне в глаза. Что-то мелькает на ее лице. Мелькает так быстро, что я не успеваю понять, что именно. Она снова улыбается.
— Держись потише, Кайла. Не высовывайся какое-то время. Пусть доктор Уинстон забудет, как ты ее допекла.
Мы идем на следующий урок, и я думаю о том, что она сказала. Мой вопрос так и остался без ответа. И это уже можно понимать как своего рода ответ.
ГЛАВА 24
Шлепаю по беговой дорожке.
«Может, издевалась над малышами... Или подожгла свой дом и поджарила заживо родителей. Типа приготовила барбекю из папочки и мамочки... Или перерезала кому-то горло мастихином».
Я прибавляю... быстрее... быстрее...
Представляю себя с ножом. С острым ножом из кухни — мастихин слишком тупой. Или устраиваю пожар — обливаю стены бензином и бросаю спичку. Или так: в руке стеклянная бутылка с горючей жидкостью и подожженная тряпка... все летит в окно... Осталась бы послушать крики? Нет. А уверена, что тебе это сошло бы с рук?
В том-то и дело, что не сошло бы. Вот так-то.
Дорожка расплывается перед глазами, и я бегу, чтобы удержать уровень, но мысли и образы лезут и лезут в голову.
Как насчет издевательств над детьми? Нет, этого я не могла. Или могла? Вспоминаю сон — автобус, разорванные на куски ученики. Практически дети.
Могла ли я сделать это?
Кто-то приближается сзади. Я прибавляю, но они догоняют... расстояние сокращается... Поворачиваю голову вправо — Бен.
— Ого. Так это ты.
Я киваю, говорить не могу — легкие
Еще несколько кругов... еще... Бен рядом. Урок основ искусства закончился, но сказанное Феб не выходит из головы. После утренней смены я пошла в спортзал на беговую дорожку; сегодня первый день, когда мне не надо идти в общую группу на ланче. Присутствие Бена успокаивает, хотя он и умолкает после того, как несколько его попыток заговорить натыкаются на мое молчание. Он постепенно сбавляет шаг. Оставлять его одного я не хочу и тоже понемножку сбрасываю ход.
— Хватит? — спрашивает наконец Бен. Я киваю. Мы останавливаемся. Он берет меня под руку и ведет за собой. Ребят на территории много, но большинство делают вид, что не замечают нас.
— Не хочешь сказать, что случилось?
Я пожимаю плечами.
— Кто-то же завел тебя так, что ты носишься как сумасшедшая.
— Ничего особенного. Просто некоторые девчонки сказали кое-что. Глупости.
— Что сказали?
Я не отвечаю, но тяну Бена за руку, и мы меняем направление. Идем вдоль административного здания до мемориала, перед которым я останавливаюсь.
Как много имен вырезано на камне. Все они умерли шесть лет назад. Ну и воображение! Мне тогда было всего лишь десять лет, и я просто не могла там находиться.
— Что это такое?
— А тебе самому не интересно? Что такое ты сделал, чтобы тебя зачистили? А что, если я была террористкой? Что, если я убивала людей, например, вот этих ребят? Если это я бросила бомбу в автобус?
Бен трясет головой.
— Не знаю, что такого я мог сделать. Думаю, ничего настолько страшного, как ты описывала. Я на это не способен. И ты тоже. Но мы этого никогда не узнаем. Так что будем жить той жизнью, которая у нас есть, быть теми, кто мы сейчас.
Я обдумываю его слова. Представить, что Бен или Эми сделали что-то ужасное, невозможно. А вот в себе я не так уверена.
— Но как можно знать, кто ты сейчас, если не знаешь, кем ты был?
— Я знаю, кто ты: Кайла, сумасшедшая бегунья и мой друг. — Он кладет руку мне на плечи. — Кайла — девушка с застенчивой улыбкой и лицом, на котором отражаются все ее чувства. Что еще мне нужно знать?
Смотрю в теплые, как расплавленный шоколад, глаза Бена и вижу в них вопрос: кто ты, Кайла?
— Мне нравится рисовать, — говорю я. — И у меня это хорошо получается.
— Кайла — художник. Хорошо. Что еще?
Ломаю голову, ищу ответы.
— Терпеть не могу брокколи. И люблю кошек. — Для начала кое-что есть.
Бен улыбается и обнимает меня еще крепче. Внутри у меня все переворачивается. Шестнадцать, а ее не целовали. Что-то в его глазах говорит, что это случится сейчас, когда я, в промокшей одежде и с влажными волосами, стою у всех на виду. Тори все еще между нами, но именно сейчас ни ему, ни мне нет до этого никакого дела.